Только непреодолимое желание получить "полбанки" принудила его совершить над собой такое насилие.
- В Рябиновку поедем! - сказал Селиванов.
- А трактор?
Без трактора он не мыслил себя.
- Пойдем к одному человеку, - продолжал Селиванов. - Сколько раз матюгнешься там, столько раз потом по шее получишь! Понял!
Оболенский скис.
- Если не матюгнешься ни разу и никакой хреновины пороть не будешь, пою тебя неделю.
Тот оживился, хотя не без сомнения и тревоги. Они пешком дошли до развилки на Рябиновку, километра полтора. Шли молча. Молчали и в попутке. Молчали в магазине сельпо, где Селиванов взял бутылку, чем разочаровал Оболенского до меланхолии. Через всю деревню прошли к рябининскому дому.
- Дело есть, - буркнул Селиванов на вопросительный взгляд Ивана. Приготовь закусь.
Оболенскому налил полный стакан, себе и Ивану чуть-чуть. Выпили и закусили молча. Селиванов все никак не решался начать разговор, косился на Ивана и ежился.
- Значит, как, говоришь, тебя зовут по имени-отчеству?
- Да ну тебя с отчеством! - весело огрызнулся парень.
- Говори, коли спрашивают! Постарше тебя люди сидят!
- Иван Иваныч! Гы!
Представлять себя в имени-отчестве ему было искренне смешно.
- А фамилия твоя, стало быть, это, фу ты, черт! Заклинило в мозгу!
- Ну Оболенский!
Мельком взглянув на Ивана, Селиванов увидел, как побелели его губы и помертвели глаза.
- Мамку с папкой не помнишь, значит?
- Я ж тебе сказал - детдомовский!
- А место рождения как в паспорте указано?
- Написано - в Иркутске, только я там и не бывал. Детдом в Заларях был, а курсы в Черемхово кончал, после сюда послали...
Он кидал взоры на недопитую бутылку, но Селиванов делал вид, что не замечает.
- Пьешь давно?
- А чо! Я на свои пью, не на ворованные! Кому плохо?!
- Когда пить начал, спрашиваю?
Голос Селиванова был угрюмым, Оболенский вертелся под его взглядом, а в сторону Рябинина даже не смотрел.
- В детдоме пили... - ответил он робко.
- Чего, там все, что ли, пили?
- Ну, не все... - и не вытерпел. - Ну чего с допросом пристал! Говори дело!
- Пойдем! - Селиванов встал. Они вышли во двор, Селиванов осмотрелся вокруг.
- Вишь поленницу? Нехорошо стоит. Надо к тому забору перетаскать, чтоб ветер не порушил. Литр за мной, как сделаешь!
Оболенский даже рот раскрыл от удивления.
- Ты чо, Селиваныч, того? Зачем мыться заставил?
- Какое твое дело! - закричал Селиванов. - Хошь литр иметь, - делай, что говорят!
И вернулся в избу. Рябинин сидел, обхватив голову руками. Когда Селиванов сел рядом, поднял голову,спросил тихо:
- Неужто правда, Андриан?
- Вот какая штука, Ваня! Пригляделся я к нему сегодня... Похож он на мать. Испохаблена морда свинской жизнью, а все равно похож! Только пошто ж она ему свою фамилию прописала? Хотя опять же: твою-то еще хуже - враг народа... - Покачал головой. - Вот какая она, жизнь наша! Да чтоб я перед ей башку склонял?! Надо думать, Ваня, Бог твой, ежели Он правильный, когда-нибудь пошлет на ее потоп смертельный, потому что не жизнь это, а б... Когда война была, тут кое-кто шипел: дескать, вот кара идет... Я и тогда понимал: не человеческого ума дело - судить эту жизнь, потому что сотворена она не руками человеческими!
Он сердито взглянул на икону над Ивановой головой.
- Ну что делать, Ваня? Ведь можно его еще вернуть к человеческому облику! Ведь того не может быть, чтобы порода напрочь протухла в человеке?
- Ошибка, может? - без всякой надежды сказал Иван и сам же отмахнулся от этой мысли. - Неужто сына нашел? А если нашел, так ведь это ж сын! Мой и ее... Открыться надо!
- Не спеши. Не сразу это делать надо. Видишь, алкаш он... Попробовать бы оторвать от него бутылку сперва.
- Постой! - встрепенулся Рябинин. - А годов ему сколько? Когда родился? Ему нынче сколько должно, а? Двадцать пять? Так?
Селиванов громыхнул табуреткой и выскочил во двор. Вновь перепачканный смолой и берестой, Оболенский таскал поленья от забора к забору и как попало складывал их.
- Слышь ты! Ты какого года рождения будешь?
- Чего?
- Сколько лет, говорю?
- Двадцать пять! А чо?
- Ничо! Поленницу кладешь, как дите молокососное!
Селиванов повернулся и хлопнул дверью. Снова сел рядом с Иваном.
- Значит, он?
- Он, Ваня!
- Что он там делает?
- Поленницу таскает с места на место.
Иван положил ладони на стол и выпрямился.
- Какой ни есть - сын мне! Стало быть, объявиться надо!
- Ну, не спеши, говорю! Давай сбегай в тайгу пока, а я с ним повожусь, присмотрюсь, авось отскребу что путное в душе! Не может порода пропасть вчистую!
- Так разве... - заколебался Иван.
- А я что говорю, - подхватил Селиванов. - Все равно парня подготовить надо!
- Пойдем посмотрю на его еще!
- Посмотри, - ответил Селиванов, поднимаясь.
Поленница, которую складывал Оболенский, приобретала такой отвратный вид, что Селиванов не удержался, чтобы не сплюнуть.
- Во бестолочь!
И вдруг испуганно взглянул на Ивана. Ведь отец! Придержать язык надо. Но никак не привя-зывался этот баламут к Ивановой бороде. А к жене его лебедушке, какой помнил ее Селиванов, а уж к деду-офицеру (и подумать только!)? Срамота одна! А те, в городе, разве признают его за родственника? Ничего себе братец для сестрички выискался! Хоть бы поленница не рухнула, пока все перетащит! И понял - рухнет. Еще две-три охапки - и непременно рухнет!
- Хорош! Кончай! - крикнул, не скрывая зла. - Отработал! Кончай, говорю! Оставь эти на месте!
Оболенский пожал плечами. Глядел недоуменно на стариков. Иван спустился с крыльца, подошел к нему вплотную, печальный, суровый.
- Спасибо!
- А я не за спасибо! За спасибо медведь вкалывает!
Иван смотрел на него все так же печально, и парень сник малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48