- Это мысль, - одобрительно подтвердил Филька.
- Что? - не поняв, спросила Катя.
Успокоившись немного, она сидела теперь рядом с Сашкой, держа его за руку, незаметным движением время от времени прослушивая пульс, неровный и тревожный.
- Что такое Лазуритка? - спросила она, стараясь скрыть вспыхнувшую слабым светлячком надежду.
Никто ей не ответил. Думали.
На четвертой гриве от Пихтача в сторону гольцов Хамар-Дабана геологи вели опытные разработки лазурита. Там у них был врач, был вертолет и рация. Летом туда была тропа, еле заметная, сто раз теряющаяся, но все же была... Зимой от нее не оставалось и следа. Если напрямую - километров двадцать пять, это если напрямую, как по воздуху... А тут три гривы - три тяжеленных подъема, четыре спуска по сугробам и бурелому... Под силу это было только Степану, и Моня с Филькой смотрели на него и, не смея ничего предложить, взглядами, однако, выбрасывали ему жребий.
Степан взглянул на часы, сказал вслух:
- Половина первого!
И снова все молчали, прикидывая, успеет ли он до полной темноты добраться к геологам.
- ...Если налегке... - словно продолжая мысль, пробормотал Филька.
- Конечно налегке... - также ответил Степан, кусая губы, подергивая бородой.
Катя взволнованно переводила взгляд с одного на другого и больше ничего не спрашивала. Мужчины искали выход. Мужчины принимали решение, и она только желала, чтоб это решение - любое решение - скорей бы стало действием, потому что самое страшное - это бездействие, как приговор без помилования...
- Мясо... сухие носки... - сказал Степан.
И все заметались по зимовью, даже не обращая внимание на стоны Сашки. Степан занес свои камусы, тщательно осмотрел их.
Катя виновато суетилась вокруг него, заглядывала в глаза, несколько раз пыталась сказать что-то, но Степан не замечал ее и, пожалуй, не специально, - просто еще и еще раз прикидывал шансы успеха, иногда поводил мускулами, словно проверяя их надежность...
Прошло не более получаса с того момента, когда стонущего Сашку внесли в зимовье, и вот Степан уже стоял на камусах с рюкзаком и "тозовкой" за плечами. Напутствий не произносилось. Лишь в короткой паузе - несколько секунд, застыли все на снегу возле зимовья, а может быть, даже и не было паузы, а лишь один глубокий вдох Степановой груди да мгновение для первого толчка, который сорвал его с места и кинул навстречу километрам занесенной снегом тайги. Шорох камусов еще был слышен некоторое время в полной тишине, когда Степан уже исчез, как нырнул с разбега в белое марево, и в след ему сочувственно покачивались ветки молодых кедров, задетые им на ходу.
Катя кинулась в зимовье, снова припала, вцепилась в Сашкино запястье. Пульс был так же неровен, но дышал он чуть спокойнее, меньше слышался хрип, на щеках и на лбу выступил легкий румянец, а веки закрытых глаз вздрагивали, как у просыпающегося человека. Моня с Филькой замерли за спиной Кати. Веки задрожали сильнее, чаще, и Сашка открыл глаза. Катю поразило их выражение. Казалось, что Сашка просто спал, спал крепко и просыпался с трудом. В глазах не было боли, но вот он едва лишь пошевелился, и гримаса боли тут же завладела всем лицом и удивлением и беспокойством отразилась в глазах. Румянец мгновенно растаял на лице, оно стало белым, и всем показалось, что Сашка сейчас снова потеряет сознание. И несколько секунд он действительно боролся за сознание, об этой борьбе говорило напряжение мускулов лица, и Катя почувствовала ее по хаотическим прыжкам пульса. Крепко сжимая запястье, она помогала ему, как могла.
Вдруг Сашка спросил спокойным и вполне твердым голосом:
- Как все... кончилось?
Филька, чуть отстранив Катю, склонился над Сашкой.
- Порядок... обошлось... Второго взяли... Помял тебя малость...
- Грудь больно... - также отчетливо сказал Сашка.
- Терпи, Сашенька, - плача, залепетала Катя, - терпи, миленький, Степан ушел...
- На Лазуритку! - вставил Моня.
- Ты только не шевелись, лежи спокойно... Хочешь чего-нибудь... Пить? А?
- Да, пить! - торопливо шепнул Сашка.
Моня метнулся туда-сюда, и Катя осторожно, не вызывая движений, влила Сашке в рот несколько глотков. Они тем не менее стоили ему напряжения, и он, закрыв глаза, сжав челюсти, снова несколько минут лежал молча.
- Больше никто?.. - спросил потом, не открывая глаз.
- Хука задрал... - выскочил Моня и ойкнул, получив пинок от Фильки.
- Хук?! - открыл глаза Сашка. - Хук! - повторил он. - Совсем его, да?
Филька кивнул. О том, что Чапу тоже пришлось пристрелить, никто не рискнул заикнуться.
- Чего плачешь? Заживет... как на собаке...
Катя ощутила движение его руки, бросила пульс, и Сашкино рукопожатие вселило в нее и надежду и веру в лучший исход, который целиком зависел теперь от Степана. Она испытывала угрызения совести относительно Сашкиного друга и торопилась исправить свою ошибку...
- Это Степа медведя застрелил, который...
Она уже знала подробности. И тем более было досадно, что, зная это, накричала на Степана. Правда, тогда поспешное объяснение Мони она будто пропустила мимо ушей, так поразил ее вид бездвижного и окровавленного Сашки.
- Степа - человек!.. - ответил Сашка и поморщился, как ребенок. Больно... в груди... что там, а?
Катя растерялась, беспомощно обернулась к Фильке. Тот ответил с наигранной беззаботностью:
- Ребро у тебя треснуло. Это ерунда! Пятнадцатиминутное хирургическое вмешательство - и порядок! Ты, брат, крепись, а то жену свою в больницу уложишь. Мы ее тут еле-еле откачали, как она тебя увидела.
Филька нашел верный ключ к мужеству приятеля. Тот теперь скорее умер бы, чем пожаловался.
Сказывалась потеря крови...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45