– Благодарим Тя, еси Господи, – радостно ворковала очаровательнейшая хозяйка центра мироздания, – что насытил Ты нас земных Твоих благ, и не лиши Небесного Твоего Царствия!
– Аминь! – ахнули мы в четыре рта и еще добрую минуту улыбались друг другу. Крупнейшие радары мира зафиксировали странный звук, пришедший словно ниоткуда, похожий на вздох женщины… Я знал, кто это вздохнул облегченно на всю вселенную.
Из-за черемушника первым оглядом я не увидел не только огорода в двадцать соток, но и старого дома метеоролога и метеостанцию. Но как только я увидел дом, это когда повели меня осматривать владения, тотчас же решился и последний, третьестепенный вопрос крыши над головой. Ненужный нынешним хозяевам дом, тем не менее, содержался в порядке, то есть все было на месте: окна и двери открывались и закрывались, пол не проваливался, крыша не текла, печь топилась, – идеальное жилище для человека, не заслужившего даже землянки. Я сказал просто: «Возьмите меня в работники!» И когда сказал, их чуть кондрашка не хватила. Но объяснил кратко и вразумительно, что очень хочу пожить здесь, тунеядцем же быть не намерен, но честным трудом готов отрабатывать пропитание, коим, к сожалению, сам запастись не имел возможности по причине экстремальности ситуации. Иными словами, каждый день я должен получать конкретное задание с одним, безразлично каким выходным днем в неделю. Сам же обязуюсь освоить все виды трудовой деятельности, диктуемые местом пребывания. Сказано все было в таком ультимативном тоне, что любая форма несогласия или возражения исключалась. Антон, в конце концов, хлопнул меня по плечу и сказал, что прокормиться в этих местах запросто можно, если кое-что уметь и кое-что знать, что они так-то уж рады новому человеку, что им вообще везет, и за три года плохие люди сюда не приходили.
Подрастающее поколение тут же изъявило готовность научить меня всяким полезным делам или одному, по крайней мере, – ловить сорожку на древесного червя, а я пообещал во что бы то ни стало освоить…
Приведение моего будущего жилища «в божеский вид» превратилось в семейный праздник. Каждый внес лепту в благоустройство, и, разумеется, более других – Ксения. С истинным вдохновением она мыла, скребла, протирала все, имеющее хотя бы мало-мальские плоскости. На полу появились коврики, на окнах занавески, на подоконниках цветы. Антон подмазал печку, смастерил полочки для ламп, навесил умывальник, подтянул сетку кровати и даже смазал чем-то ее металлические сочленения, чтоб не скрипела. Сам я только крутился между ними в полной бесполезности и слегка устал от восхищений их гостеприимством и комментирований: отлично! здорово! высший класс! нет слов! Запас слов благодарности скоро иссяк, и я уже только разводил руками, прищелкивал языком, закатывал глаза и ахал. Чем больше ахал, тем больше им хотелось угодить мне, и я засомневался, существуют ли вообще пределы благоустройству. К счастью, подступил вечер, возникла идея ужина и оттянула на себя благоустроительные силы. На короткое время я был предоставлен самому себе, смог, наконец, отдышаться от суеты, поваляться на застеленной кровати и даже вздремнуть минут двадцать.
Разбужен был призывными возгласами отрока. Он вытребовал меня на улицу и продемонстрировал приготовленное для меня орудие лова уже известной сорожки – трехколенную удочку с катушкой и снастью – и настойчиво посоветовал именно завтра на утренней зорьке испробовать ее в деле. Заготовку наживки он по-деловому брал на себя.
После гостевой чарки разведенного спирта и превосходного ужина пошли с Антоном прошвырнуться по берегу. Озеро рядом затаенно шелестело, словно подслушивало нашу сумеречную беседу.
– В армии после отбоя, – рассказывал Антон, – засыпал под одно и то же: живу в горах, не один, конечно, кругом скалы и тайга, а у меня избушка у ручья, встаю рано, ложусь рано, веселая работа и жена веселая, какая будет, не знал, воображал только… Не верил, что найду такую, чтоб ушла со мной. Ксеня – первая, какую встретил. Такой и оказалась. Повезло, да?
– А почему обязательно в горы, в тайгу? Почему не в город?
– Не знаю. Что-то особенное хочу услышать, люди и машины всякие – они шумят, а смысла жизненного в шуме – просто крошки какие-то… Ну, это, может, и не главное. А воля? Это только в нашем государстве такое можно или в Америке еще? Чтоб хоть сто, хоть двести километров иди, и никто тебе не скажет, что нельзя…
Остановился, повернулся ко мне.
– Просто некому сказать!
И так хорошо захохотал, что и я каким-то образом подключился, но мой смех не был столь же хорош, потому что он только смеялся, а я еще и вслушивался в его смех и завидовал…
– Через сто лет так уже не будет… Но я и не хочу жить через сто, а ты?
– Два раза пожить – почему бы нет?
– Лучше один раз, но долго, – серьезно сказал Антон. – Так, чтоб устать и уйти, как на отдых… Только я не верю, что устану. Ведь на сто километров не хожу. Незачем. Все тут, да тут. Гадал, когда надоест видеть одно я то же вокруг. Через год? Через два? Три уже прошло – нормально! Ксеню спрашивал, отчего? Говорит – я «надоедку» потерял! У всех есть, а я потерял! Это, говорит, в душе такое устройство, как аппендицит, только вырезать нельзя. А потерять можно.
– А что с ее «надоедкой»? – вкрадчиво спросил я. От моего вопроса он немного опешил, замешкался.
– А знаешь, я как-то и не спрашивал… Сегодня спрошу…
«Ох уж этот наш мужской эгоизм!» – подумал я, пряча в сумерках ухмылку. Решил копнуть глубже.
– А вера? Сам дошел или от Ксени?
– Совпадение. У нее родители верующие. В Тобольске живут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50