Мне приходится чувствовать каждую мозоль подчиненных, не говоря уж о запорах и утренней эрекции. В полумиле от нас с ревом опустился грузовой модуль. Не успев еще размазать своим весом огороды и глиняные хибары, он распахнул люк кормовой аппарели, оттуда поползли «Кентавры» и «Молоты». Едва освоившись на сырой почве, автоматы принялись за привычное дело – возведение базового лагеря с четырьмя петрариями кольцевой обороны и шахтой глубокой защиты.
– Первая декурия, я – центурион Медь. Приказываю выдвинуться квадрат ноль-три-шестнадцать, привязка к сетке триремы. Обеспечить контур обороны по линии реки, исполнение доложить!
– Я декурион Селен, команду принял, исполняю! – отвечаю я.
Река нам пока не видна, зато видна сверху, с корабля. Трирема висит на высоте восьмидесяти миль, над двумя слоями облаков, окруженная монерами поддержки. Но шустрые перехватчики ей не нужны, у туземцев нет орбитального флота. По крайней мере раньше не наблюдалось.
Я отдаю команду, бот со свистом приподнимается над глинобитными конструкциями и ползет вдоль изломов древней стены. На сетке координат, переданной с поста триремы, видны желтые огоньки и наш – моргающий. Мы идем первыми, прямо к излучине, за которой начинается город.
Если это нагромождение игл, пузырей и раздвоенных столбов можно считать городом. Невозможно толком навести резкость, красноватая громада постоянно смещается, уходит из фокуса, края оплывают. Город то приподнимается над землей, над ржавыми болотами, над лентой реки, то словно погружается, резко расширяясь в стороны…
Позади, заставляя вздрогнуть, грохается о землю еще одна модульная платформа. Это «Кашалот», в его блестящей бронированной спине спрятаны восемьдесят ячеек с гибридными эмбрионами. Из них очень скоро вырастут разборщики завалов, носильщики и подземные проходчики, они догонят нас после зачистки…
Пока непонятно, от кого зачищать. Высадки всегда идут по уставу, но за четыре месяца освоения Беты надежно не сработал ни один оборонительный комплекс. Здесь ничто не функционирует надежно. Зато в недрах здесь полно того, что наполняет наши карманы счастьем. Академики ломали головы, как удешевить доставку цезерия на Тесей с отдаленных рудных астероидов, и вдруг получили целую планету, напичканную драгоценным цезерием под завязку…
Почему-то особенно в районе жилых поселений.
– Я декурион Селен, квадрат ноль-три-шестнадцать достигнут. Разрешите высадку!
Река прямо перед нами. Она трясется, как потный женский живот. Над мутной водой висят облака гнуса. За рекой колышутся шпили города Мясников. Город похож на красного разлагающегося дикобраза. До сих пор, несмотря на то что в столице уже три месяца торчит наше посольство, обогатительный комбинат, казармы и научный центр академии, никто не может сказать, что же такое город Мясников – извращение неведомых архитекторов или природный каприз?
А сами туземцы молчат. Глупо хихикают и молчат.
Два часа назад, на последнем совещании, легат сказал замечательную фразу.
– Мы подарили им свободу и порядок, мы научили их уважению к частной собственности, – заявил легат Цецилий. – И теперь пришло время показать, что мы готовы умереть за их свободу, порядок и за нашу собственность. Наши великие ценности едины и понятны всем честным людям, в каждом из миров, над которыми реет звездный штандарт Сената. Мы сделали для аборигенов больше, чем родная мать, а они снова подняли бунт…
Ничего. Мы их научим любить свободу.
Между красных нелепых шпилей в визоры перископа я различил матовый тороид энергетической станции и светящийся звездный флажок над нашим посольством. Я подключил усилители зрения. Две из четырех вышек-громоотводов были сломаны, надвое расколота тарелка ретранслятора, а там, где на хребте комбината должны моргать зеленые огни посадочных полос, там…
Там что-то непонятное. Лучше пока не думать.
…Приятный сюрприз – река настоящая. Самая обычная, полузаросшая илистая речка, и ничего в ней нет примечательного… если не считать, что вода течет в гору, на подъем. Заглянув в карту, я убеждаюсь, что течение обозначено в обратном направлении. Не говоря уж о том, что за месяц русло съехало на тридцать ярдов к югу.
– Высадку разрешаю, – командует Медь.
За моей спиной сгущается прозрачный колпак, отсекая кабину от салона. Над салоном распадаются крылья крыши, мои клибанарии покидают бот в боевом порядке. Сначала разгибают ноги четыре шагателя левого борта, переносят седоков наружу, в пыльную гарь. Затем освобождаются ячейки правого борта, и крылья крыши смыкаются над пустым салоном. Мы остаемся вдвоем с бортмехаником.
Мой новый сборный экипаж. Лучший экипаж в центурии.
На металлическом полу что-то валяется. Я приглядываюсь. Дурацкая губная гармошка Мокрика. Парни уже снаружи, рассыпались строем.
Моя очередь покинуть борт. Я вылез из кресла второго пилота, перешел в десантный отсек и оседлал своего шагателя. На секунду спина онемела, так всегда происходит, когда подвижные иглы сенсоров находят штеккер. Еще секунда – и наступает неповторимый, упоительный момент единения, когда начинаешь ощущать всю махину, как продолжение собственного тела.
Шагатель издалека похож на длинноногую птицу с отрубленной головой. Десятифутовые, матово поблескивающие ноги с мышцами полутвердого типа, с подвижными когтистыми ступнями, а по бокам туловища сложены гибкие манипуляторы с полным шанцевым набором. Надутое яйцевидное туловище, со спрятанным в глубине цезериевым процессором. На седле в верхней части «яйца» и держится всадник, над всадником покачивается гибкая «птичья шея», где укреплены огнемет и две картечницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110