Одним только взглядом он говорил мне: «Ты либо со мной, либо с ним». «С тобой, с тобой», – отвечал я ему проникновенно. Вырисовывался чрезвычайно сложный любовный многоугольник: Виттенгер ревновал меня и власть к Рунду, Шишку – к Бенедикту, Цанс ревновал Бенедикта к Шишке, Бенедикт – Шишку ко всем, к кому она обращалась. Не вовлеченными во все это любовные – в широком смысле – перипетии оказались только Брубер, Катя и охранники, но и за ними, думаю, дело не станет. Например, оба охранника довольно благосклонно поглядывали на Катю, а Брубер мог приревновать моролингов к Цансу и Бенедикту.
– До завтра как-нибудь продержимся. А завтра я увезу Эппеля на Фаон, – изложил свой план Виттенгер.
– К чему такая спешка? – возразил Рунд.
– Если бы я спешил, то увез бы Эппеля сегодня.
Рунд хотел ответить что-нибудь эдакое, но их перебранку прервал охранник:
– К нам ломится некто Вейлинг, – сообщил он Рунду. – Прогнать?
– В шею! – велел я.
Рунд вскинул брови.
– Впусти, – сказал он очевидно из вредности.
Вейлинг сперва просунул голову меж дверных створок, осторожно огляделся, потом вошел целиком. Его впустили по первой просьбе, и это его насторожило.
– Добрый эээ… – Вейлинг посмотрел в окно. – Как у вас принято в таких случаях говорить – день или ночь?
– Говорите «утро», – ответил Рунд. – Скоро начнет светать.
– Доброе утро… всем, – это неуверенное «всем» наводило на мысль, что кое-кто не должен принимать доброе пожелание на свой счет. – Я к господину Цансу.
Вейлинг подошел к Цансу и начал что-то торопливо бубнить про виртуальные игры – настолько торопливо, что и охранникам было понятно, что игры – всего лишь предлог. Но никто не стал говорить этого вслух.
– Бенедикт голоден, вы его заморите еще до суда, – неожиданно прорезалась Шишка.
Виттенгер высказался в том смысле, что, действительно, не плохо бы перекусить. Катя позвонила в ресторан, и я слышал, как она попросила поскорее прислать сэндвичей, печенья и кофе.
– Через десять минут, – сказала она нам.
Свет в холле немного приглушился. Все слегка вздрогнули, но увидев, что это хозяйничает Шишка, успокоились.
– Режет глаза, – пояснила она. Потом взяла меня за рукав и подвела к окну.
– Теперь видно… Федор, попробуйте посмотреть одним глазом на красную луну, другим на желтую.
– Зачем?
– Тогда можно будет загадать желание.
Глаза мешали друг другу.
– Не получается.
– И у меня… – с грустью сказала она.
Мы замолчали, разглядывая каждый свою луну: Шишка – красную, я – желтую.
Биоробот ввез тележку, заставленную тарелками с мясными и рыбными деликатесами, сырами нескольких сортов, икрой, грибами и чем-то мне неизвестным. Я насчитал дюжину бутылок – белое и красное вино, коньяк, водка, три сорта виски и черт знает, что за ликеры. Две огромные вазы с фруктами стояли на нижней полке. Там же дымился кофейник. Второй биоробот ввез тележку с посудой и столовыми приборами.
У Кати вытянулось лицо.
Шишка улыбалась во весь рот, но уловив мой строгий взгляд, тут же изобразила крайнее удивление:
– Вот это да! Спасибо, Катя, вы прелесть.
Виттенгер тоже сообразил, чья это работа, однако невозмутимо сказал:
– Катя, мне начинает у вас нравиться. Приступим, господа… Бенедикт, что останется – твое.
– Жлоб, – это было первое слово, услышанное мною от Бенедикта за весь день.
– Сейчас я тебя покормлю, – засуетилась Шишка, все еще опасаясь, что ее махинации откроются, и все яства увезут обратно.
Народ вышел из оцепенения и набросился на еду. Меня чуть не затоптали. Одна Катя не двинулась с места, она в уме подсчитывала убытки. И закуски и напитки были импортными, следовательно, дорогими. Брубер на еду даже не посмотрел, а сразу взялся за бутылку и стал соблазнять Цанса составить ему компанию. Цанс отказался, ограничившись чашкой кофе со сливками.
Захватив, кто сколько успел, публика рассредоточилась по диванам, креслам и углам. Я сел на ковер и привалился к окну, которое было до пола. Шишка, накормив Бенедикта, подошла ко мне с тарелкой салата.
– Почему ты украла курицу, если не ешь мяса?
– Ее ест инспектор.
Я мог бы спросить, откуда она знала, что ее найдет инспектор…
– Вкусно? – спросила она.
– Как все ворованное, – прожевав кусок копченой осетрины, ответил я. – Спасибо!
– Не за что, благодари Катю. Я же говорила – она хорошая. Вот повару от нее достанется…
Рунд и Виттенгер грызлись, кто из них главней. Не придя к единому мнению по этому вопросу, они взялись обсуждать другой: когда Виттенгер сможет увезти Бенедикта на Фаон. Инспектор настаивал, что полетит прямо завтра, Рунд отвечал, что и послезавтра – еще не поздно.
– А ночью корабли летают? – инспектор задал вопрос, которой постеснялся бы задать и ребенок.
– Летают, – ответил Рунд и с ехидцей добавил: – Подсвечивают дорогу прожектором и летят…
Брубер, пока был трезв, спорил с Цансом о том, что делать с моролингами. Опьянев, начал рассказывать анекдоты, до тошноты интеллектуальные.
– Я тут на днях узнал один прелюбопытнейший факт, – говорил он хихикая. – Вы, господин Цанс, конечно, не раз обращали внимание, что роденовский Мыслитель держит локоть правой руки на левом колене. Крайне неудобная поза, поверьте, я пробовал, но не буду говорить, где… Ха-ха. Думаете, почему он сидит именно так, а не иначе… Все дело в том, что изначально Роден планировал, что Мыслитель будет сидеть положив левую ногу на правую, тогда правый локоть, естественно, окажется на левой ноге. Но потом Роден решил, что такая поза слишком легкомысленна и велел натурщику опустить ногу, но что б тот переставил руку, сказать забыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120