Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.
– Ой, мама, – тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.
– Как я вас понимаю, – сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: – Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы, конечно же, слышали, как в том или ином случае люди говорят о себе: «Во мне боролось два человека». Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто – противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания, даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о «борьбе двух личностей в одной» лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.
– Все это общие слова. Я вас не о том спросил, – напомнил я ему, боясь, что после паузы он снова вспомнит о курице.
– Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию – вертикальной. В сочетании они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а на смерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом, не ведая, что исход сражения – гибель организма – носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.
Абметов замолчал. Пока он говорил, Татьяна напряженно теребила салфетку.
– Пожалуй, я поднимусь в номер, – вяло сказала она.
– Вам плохо? – спросил он.
– Вы так скачете с куриц на отторжение органов и сознаний, что мне лучше оставить вас вдвоем, – едко ответила Татьяна и вышла из ресторана. Делового разговора у нас с доктором так и не получилось. Быстро попрощавшись, я вышел вслед за ней.
Через два часа после обеда я вновь встретился с Бруцем. Новостей от полиции не было никаких, зато он сказал, что за полдня успел составить список подозреваемых из числа постояльцев отеля. Отдать список мне на руки он не захотел, и мы пошли к нему в контору. Расположена она была где-то под вестибюлем, на минус первом этаже. Прежде чем попасть в контору, мы довольно долго плутали по коридорам, миновали кухню ресторана, несколько складских помещений, технический центр и еще какое-то мрачное помещение, назначение которого осталось для меня загадкой.
– Ну вы и забрались! – оценил я степень конспирации службы безопасности Оркус-Отеля.
– А вы что хотели? Ведь нам приходится контролировать не только то, что происходит наверху, – Бруц поднял указательный палец, – но и технические службы. Не часто, но иногда опасность исходит и оттуда, – улыбнулся он.
– То есть вы оберегаете постояльцев не только друг от друга, но и от себя, – предположил я.
– Можно сказать и так, – не стал спорить Бруц. – Я начну с того, что оказалось проще всего. Ваш Фил Шлаффер в настоящий момент проживает в нашем отеле.
– Что?! – изумился я. – И давно?
– Недавно. Он въехал в отель только вчера днем.
– Какой у него номер?
– Восемьсот пятидесятый. А почему он вас так интересует?
– Рад бы сказать, да не могу, – признался я. – А Лесли Джонс, вы его разыскали?
– Вы слишком много хотите, – проворчал Бруц, – нет, его я пока не нашел.
– Тогда взгляните в список постояльцев еще разок и посмотрите, нет ли там такого Йохана.
Бруц посмотрел на меня с нескрываемой досадой и полез в компьютер. Йохан среди постояльцев отеля незначился.
– Ну и черт с ним, – сказал я, – давайте займемся списком подозреваемых. Бруц открыл список.
– Вот смотрите…
Список оказался не таким большим, как мы предполагали накануне, – всего пятнадцать человек.
– Это только те, кто въехал начиная с первого сентября, – пояснил Бруц, когда я сказал ему, что пятнадцать человек – это ерунда.
Под описание более или менее подходили четверо.
– Ну-с, с кого начнем? – спросил Бруц после того, как я закончил просматривать список и соответствующие видеозаписи. Последние мало чем помогли – входящие в вестибюль постояльцы были видны только в профиль, поскольку единственная камера находилась у боковой стены в самом конце вестибюля и оттуда пыталась ухватить все помещение разом.
– Скажите, а нас с Татьяной камера записала?
– Конечно. Хотите взглянуть?
– Да. Хочу посмотреть, получились ли мы похожими на себя.
Бруц отыскал запись. На ней было видно, как мы с Татьяной подошли к портье и как она объясняет мне, какой именно номер ей нужен. Вдалеке маячила женщина в панаме с вуалеткой.
– Неужели Бланцетти? – удивился я.
– Она самая, – подтвердил Бруц, – она зарегистрировалась сразу после вас.
Я чуть не задохнулся от возмущения.
– Так какого черта вы обвинили меня в том, что я специально выбрал номер по соседству с Бланцетти?! – заорал я на детектива.
– На всякий случай, – спокойно ответил он, – мне было интересно, почему вы взяли именно двести пятьдесят четвертый.
– Ладно, проехали… – я остыл на редкость быстро, – давайте сюда ваших подозреваемых.
– Они ваши, а не мои, – парировал Бруц. – Кто вам больше нравится?
– Вот этот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135