– А с чего мы начали? – поинтересовался я
– С того, что ничего непонятно, – ответил он.
– Факт! – согласился я.
Несмотря на обещание, наша вчерашняя дискуссия о природе суицида никак не выходила из головы. Я попросил Виттенгера прислать мне дело того сбежавшего самоубийцы.
– А зачем оно вам? – удивился Виттенгер.
– Хочу сравнить.. Там ведь вы точно исключили убийство?
– Абсолютно точно, – заверил он.
– Тогда пришлите, – еще раз попросил я его.
Виттенгер пообещал, но уж больно странно: сказал, что он, конечно, забудет, но как только снова вспомнит, то сразу пришлет.
Из дома Перков я направился в Отдел. Со смертью Эммы Перк было потеряно последнее связующее звено в деле, которое я считал уже практически раскрытым. Ведь именно через нее я собирался выйти и на гомоидов, и на всех остальных участников преступной группы, если такая группа и в самом деле существовала. Но смерть Эммы Перк перевернула все мои планы и заставила посмотреть на дело с другой стороны. Меня преследовал какой-то злой рок, который на поверку мог оказаться чем-то вполне материальным и оттого не менее опасным. И суть не в том, что смерть жены Перка обнаружила существование каких-то третьих лиц. Меня страшило то, что они идут буквально след в след со мной. Перк погиб сразу после разговора со мной. Франкенберг погиб, можно сказать, во время разговора со мной. Эмма Перк умерла еще до того, как я успел с ней поговорить, и я даже не успел установить за ней слежку. Мне казалось, что я нашел разумное объяснение гибели Альма Перка. Взрыв профессорской башни можно объяснить тем, что преступник проследил за мною до самого Укена. Но смерти Эммы Перк – не важно, убийство это или самоубийство, – объяснений не было.
Позднее Виттенгер сообщил мне, что ни у нее, ни у других из моего списка не было возможности оказаться на Укене в тот же час, что и я. На время смерти Альма Перка твердого алиби не было только у Эммы Перк, В ночь ее смерти и Джонс, и Симонян, и Шлаффер, и Лора Дейч спокойно спали в своих постелях. Касательно второго и третьего, подтвердить их алиби могли лишь их жены. Алиби Джонса и Дейч никто подтвердить не мог, как, впрочем, и опровергнуть. В компьютере Эммы Перк ничего стоящего не нашли.
От мысли, что кто-то предугадывает каждый мой шаг, мне стало не по себе. Я не стал говорить Шефу о своих опасениях, потому что единственным правильным решением могло бы стать мое отстранение от расследования. Во всяком случае, на его месте я бы так и поступил. Поэтому я доложил ему о смерти Эммы Перк без каких-либо комментариев. Он, в свою очередь, никаких особенных подозрений не высказал. Зная Шефа, трудно предположить, что у него вовсе не возникло подозрений, подобных тем, что появились у меня. Но смолчать о них – было вполне в его духе.
– Странное письмо к нам сегодня пришло, – сказал он, как только я закончил ему докладывать о событиях вчерашнего вечера и сегодняшнего утра.
– Что за письмо? – спросил я, уже понимая, о чем идет речь. Шеф показал мне текст за подписью Джона Смита.
– Твоя работа? – спросил он.
– Моя, – признался я.
– Думаешь, стоит опубликовать?
– До гибели Эммы Перк публиковать письмо было бы, пожалуй, преждевременно, но теперь… почему бы и нет…
Шефу затея с письмом казалась бессмысленной. Он сказал:
– Если те, кто нам нужен, просчитывают каждый наш шаг, то с какой стати им реагировать на письмо? Они догадаются, что письмо – подделка.
– Не обязательно, – возразил я, – впрочем, пусть думают что хотят. Главное – дать им понять: сколько бы они ни убивали, тайну все равно не сохранить.
– Так ты думал таким образом остановить убийства? – Шеф сам придумал объяснение, зачем я послал письмо Джона Смита. Сочинял я его после беседы с Виттенгером, когда мой боевой дух находился в апогее и мне хотелось просто запутать противника, заставить его понервничать. Я ответил:
– Похоже, что убивать уже больше некого… Подсунем им Джона Смита – хуже от этого не станет. С другой стороны, публикация даст им повод установить со мной контакт легально, в открытую, так сказать.
– Ладно, Джон Смит так Джон Смит, – согласился Шеф, – но сейчас речь не об этом. Пожалуй, ты оказался прав насчет Южного Мыса. Перк неоднократно наведывался на биохимические заводы, вел какие-то там переговоры о поставках химикатов. Но переговоры раз за разом кончались ничем, зато у Перка появлялся повод слазить в пещеры. Поэтому надо бы и тебе туда слазить.
– Ну вот, хоть в этом-то я оказался прав… – вздохнул я. Шеф по-отечески меня успокоил:
– Не расстраивайся, в твои годы я оказывался прав гораздо реже…
– Это первая по-настоящему хорошая новость за всю неделю, – вырвалось у меня.
К счастью, Шеф подумал, что я имею в виду Южный Мыс.
– Не знаю, насколько она хорошая, но одного я тебя в пещеры не отпущу, – остудил меня Шеф.
– А с кем? – спросил я и подумал: «Только бы не Ларсон».
– С тобой пойдет Номура. У него и опыт спелеологический имеется, а у тебя, насколько я знаю, такого опыта нет.
Это было сущей правдой, и мне пришлось согласиться на Номуру.
– А Номура в курсе наших дел? Я имею в виду, знает ли он, зачем идет в пещеры?
– Надеюсь, нет, – усмехнулся Шеф, – если сочтешь нужным, расскажи ему сам.
Такой ответ меня вполне устраивал. Я пообещал завтра же двинуться в путь. Шеф, в свою очередь, пожелал, чтобы путь был счастливым.
Южный Мыс, как это следует из названия, – самая южная точка Континента, который на Фаоне один-единственный. Когда я летел на остров Укен навестить профессора Фран-кенберга, я миновал Южный Мыс немного восточнее. От Фаон-Полиса до Мыса – четыре тысячи километров, и наш служебный флаер способен покрыть их меньше чем за час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135