Ты, должно быть, ошибаешься. Он не мог биться просто по обязанности! Он не мог!
Отчаяние звучало в его голосе, и это заставило Дженни взглянуть на него с любопытством.
— Да, конечно, — согласилась она. — Дракон не тварь. А тот дракон был поистине прекрасен.
Воспоминание смягчило ее голос. Воспоминание, в котором сквозь отуманивающий страх сияла угловатая неземная красота..
— Он был вовсе не золотой — это в твоих песнях его так окрестили. Он был скорее янтарный, с такой, знаешь, коричневатой дымкой на хребте, а брюхо у него как из слоновой кости. Узор чешуи по бокам — вроде бисерной вышивки на туфлях: похоже на ирисы — все оттенки пурпурного и голубого. И голова у него тоже как цветок. Глаза и челюсти обведены чешуей, как цветными лентами, с пурпурными шипами и пучками белых и черных волос. У него усы, как у рака, но усаженные жемчужными шишечками. Надо быть мясником, чтобы убить такую красоту.
Они обогнули каменистую вершину. Под ними подобно разлому в гранитном хаосе тянулась ломаная линия глинистых полей, туман лежал на них пасмами грязной шерсти, цепляясь за жнивье. Чуть поодаль лепилась неопрятная тесная деревушка, испятнанная голубыми древесными дымками. Ледяной ветер донес до них вонь жилья: где-то варили жгучее щелочное мыло, гнили отбросы, сладковатый запах солода вызывал тошноту. Лай собак плыл в воздухе подобно церковному благовесту. Посредине деревни оседала чуть ли не на глазах неуклюжая башня — остаток родового замка.
— Дракон был прекрасным созданием, Гарет, — сказала Дженни. — Но он унес девчонку, а ей было всего пятнадцать. Джон даже не разрешил ее родителям взглянуть на тело…
Она коснулась пятками боков Лунной Лошадки и послала ее вниз по сырой глине дороги.
— И в этой деревне ты живешь? — спросил Гарет, когда они приблизились к стенам.
Дженни покачала головой, все еще стараясь выбраться из горькой, смутной путаницы воспоминаний об убийстве дракона.
— У меня свой дом милях в шести отсюда на Мерзлом Водопаде. Хотя моя магия невелика, она требует тишины и одиночества, — нехотя добавила она. — Впрочем, мне многого и не надо. Я — целительница и повивальная бабка, единственная в землях лорда Аверсина.
— А что… мы скоро въедем в его земли?
Его голос дрожал, и Дженни, посмотрев с беспокойством на спутника, увидела, как бледно его лицо. Несмотря на холод, по впалым щекам Гарета, покрытым золотистым пушком, катился пот. Слегка удивленная вопросом, Дженни сказала:
— Это земли лорда Аверсина.
Пораженный, он вскинул голову.
— Так эта… это селение тоже принадлежит лорду Аверсину?
— Это Алин Холд, — сухо ответила Дженни.
Копыта застучали по гулкому деревянному мосту.
Городишко жался внутри крепостной стены, возведенной еще дедом нынешнего лорда, старым Джеймсом Стэндфастом, в качестве временного укрепления. Пережившая пятьдесят зим стена напоминала теперь руины. Сквозь бревенчатый туннель в коренастой сторожевой башне были видны неряшливые домишки, толпящиеся вокруг самого Холда, как будто отпочковавшиеся от громоздкого строения. Они были кое-как сложены из дикого камня на фундаменте древних стен, покрыты речным тростником и источены временем. Из бойницы башни высунулась старая Пэг, ее полуседые косы свесились, как разлохмаченные веревки.
— Повезло тебе, — окликнув Дженни, произнесла она с гортанным северным выговором. — Лорд-то прошлой ночью с дозора вернулся! Где-то тут бродит.
— Это она не о… Это она о лорде Аверсине? — шепнул шокированный такой фамильярностью Гарет.
— Другого лорда у нас нет.
— О… — Он моргнул, делая еще одну мысленную поправку. — Сам ездит в дозор?
— Охрана границ. Он объезжает свои земли — в основном только этим и занят. Он и добровольцы из ополчения. — Глядя на опрокинутое лицо Гарета, она добавила нежно: — Вот это и значит быть лордом.
— Да нет же! — сказал Гарет. — Ты же сама знаешь, что это не так. Это
— доблесть, это — благородство…
Но они уже выехали из полумрака бревенчатого туннеля на освещенную негреющим солнцем площадь.
Гам, сплетни, убожество — и все-таки селение Алин всегда нравилось Дженни. Здесь прошло ее детство. Каменный дом, в котором до сих пор жила ее сестра с мужем, стоял в переулке у крепостной стены. Деверь, правда, не любил вспоминать про их родство. Они относились к ней с испуганным уважением и делали вид, что не знают ее, — простые крестьяне с их маленькими судьбами, с наезженной колеей сезонных работ, но она-то их знала. Она знала их жизнь не хуже, чем свою собственную. Не было дома, где бы она не принимала ребенка, или не врачевала бы болезнь, или не боролась бы со смертью в одном из ее бесчисленных в Уинтерлэнде видов. Да, она была знакома и с ними, и с путаным повторяющимся узором их печалей и радостей.
Пока лошади шлепали по стоячей воде к центру площади, Дженни видела, как Гарет со старательно скрываемым отвращением озирается на поросят и цыплят, делящих зловонные переулки со стайками визжащей детворы. Порыв ветра донес до них дым из кузницы, а с ним — слабое дуновение жара и обрывок непристойной песни кузнеца Маффла. В одной улочке выплескивала мыльную воду прачка, в другой Дэнни Уэрвилл, чьего ребенка Дженни приняла три месяца назад, доила одну из своих ревущих коров: половину молока — в ведро, половину — мимо. Дженни видела, как взгляд Гарета недоверчиво задержался на убогом храме с комковатыми, грубо вытесанными подобиями Двенадцати Богов, не отличимых друг от друга во мраке ниши, затем перекочевал к вращающемуся Кресту Земли и Неба, сложенному из камня на бесчисленных дымоходах деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15