Он выжидательно на меня смотрит. Киваю ему: начинай. Арнус кивает в ответ и выдвигается к распорядителю. Небольшого роста седой мужичонка некоторое время слушает Арнуса, кивает и выступает вперед.
— Дорогие родственники усопшего, друзья, товарищи! Сегодня для вас очень тяжелый, но вместе с тем светлый день. В руки Творца отдаем мы…
Я перестаю слушать. Что нового может сказать эта кладбищенская крыса, которая зарабатывает на жизнь тем, что провожает в последний путь покойников? Что он вообще может сказать? Сейчас он расскажет, каким хорошим мальчиком был Пилус, как его все любили… Так ведь ложь несусветная получится! Никаким «хорошим мальчиком» он никогда не был. Разгильдяем был редкостным. В любую драку лез по поводу и без. Вино жрал из горла в детском садике за нашим домом и девок в темных подъездах тискал против их воли. Вот и все развлечения Пилуса. Да, чуть не забыл! Учиться не хотел вообще. И как следствие, учителей частенько посылал по матушке. За что бывал порот папашей, чей жизненный путь с успехом и повторял. В наше движение полез по одной причине: открылась перспектива безнаказанно победокурить.
Точнее, это он думал, что безнаказанно. А оно вон как сложилось…
Я пропустил тот момент, когда передавали слово отцу нашего бойца. И, кажется, правильно сделал. Папаша был безмерно горд. И только. Его не смущает, что в гробу лежит его старший сын! Его распирает от гордости! Вот же дегенерат!
Папаша разглагольствует минут десять и в конце концов затыкается. И то хорошо. Теперь надо закапывать. Мерзко-то как звучит: закапывать. Но с другой стороны — а как это еще назвать? Гроб медленно опускают в темный зев могилы. Потом рабочие ловко извлекают веревки и отступают в сторону — пришло время бросить горсть земли, чтобы пухом была. Я терпеливо жду, пока пройдут родственники, и подхожу к могиле. Уже темно, и гроб, несмотря на неровный свет факелов, в ней почти не виден. Подхватываю горсть земли, не глядя, швыряю вниз. Слышится гулкий звук ударов комьев о крышку. Поспешно отхожу в сторону. Я знаю, что сейчас то же самое проделают командиры подразделений, а потом мне нужно будет толкать речь. Очень противно и абсолютно не хочется, но надо. И ничего тут не поделаешь.
Еще раз оглядываю строй своих мальчишек — все уже на месте. Смотрю в сторону могилы. Там рабочие быстро и профессионально зарывают то, что еще недавно было нашим товарищем. Что ж, спи спокойно, Пилус, ты уже свое отвоевал…
Могилу закопали и выровняли. Даже временную табличку водрузили. Значит — пора. Выхожу вперед. Оглядываю строй. Арнус с правого фланга вполголоса отдает команду «смирно». Ребята замирают.
— Друзья! Боевые мои товарищи! — В промежутках между моими фразами слышен только треск факелов. — Сегодня мы все осиротели. Нет с нами нашего друга и соратника! Нет больше командора Пилуса! Рука подонка, нажавшая на курок, оборвала его жизнь именно тогда, когда перед нами забрезжил еще робкий свет зарождающейся счастливой жизни.
Но, несмотря на эту страшную потерю, мы будем продолжать бороться! Продолжать хотя бы для того, чтобы у нас в стране больше не стреляли по детям. Чтобы мы могли жить и учиться спокойно, не опасаясь пули! Соратники! Мы сами должны проложить себе дорогу к благоденствию! Вы все видели, как нас пытаются держать в узде власти! Так потерпим ли мы это?
Строй коротко, но громко рявкает «нет». А молодец Арнус! Хорошо их выдрессировал!
— Правильно, друзья! Не потерпим! Мы всегда будем помнить нашего боевого товарища Пилуса и продолжим борьбу! Хотя бы для того, чтобы его младшего брата не постигла та же участь! Вечная память герою и да здравствует справедливое государство!
Строй коротко взревывает что-то не поддающееся дешифровке. Факелы взлетают вверх на вытянутых руках, и тут же горн начинает играть отбой.
Труба доиграла. Мы закончили прощаться с Пилусом. Пора уходить. На кладбищах лишнюю минуту оставаться неприятно, а тут еще и говорить пришлось. Молча приобнимаю притихшую Уклус и медленно иду к выходу. Арнус сам построит наших и выведет из ворот. А потом у нас с ним состоится очень интересный разговор… Если этот маленький сукин сын от него не увернется. Но думаю, что не увернется. Именно этого я ему и не собираюсь дать сделать. Он, похоже, решил, что самый умный у нас? Что ж, я его сильно на эту тему разочарую. Прямо сегодня и прямо сейчас.
Мы идем по ночному Городку. Строя уже никакого нет — журналисты потеряли к нам всяческий интерес после окончания церемонии. Мы к ним интереса и до этого не испытывали. Я — по причине того, что всегда недолюбливал эту братию, а наши бойцы просто хоронили своего боевого товарища. Первый раз… Интересно, кто из них понимает, что не последний?
* * *
Ночь я всегда любил. Люблю и сейчас. И мне почему-то совсем не хочется затевать разговор с Арнусом, но знаю, что надо. От этого знания настроение не улучшается, да делать нечего. Испытующе смотрю на Уклус:
— Дорогая, ты не могла бы пройтись чуть-чуть вперед? У нас с Арнусом тут очень неприятный разговор намечается — я не хочу, чтобы это произошло при тебе.
Уклус недовольно фыркает, но ускоряет шаг. Так, начало положено. Теперь — мой бравый заместитель.
— Арнус! Отстань немного.
— Зачем? — Похоже, что мой приятель слегка удивлен.
— Разговор есть, — мрачно цежу сквозь зубы я.
— Ну, давай поговорим, Магнус, — уже тише и так, чтобы не донеслось до любопытных ушей.
Понятно. Значит, решил не увиливать. Очень даже хорошо.
— И почему я совсем не удивлен? — невесело смотрю на своего приятеля из-под надвинутой на глаза фуражки.
— Мне казалось, что ты раньше поймешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108