Я уселся поудобнее в амбразуре окна и мог, таким образом, свободнее наблюдать за движением в воздухе.
Что-то заставило меня вздрогнуть. Какой-то громкий жалобный вой собак, раздался со стороны долины, скрытой от моих взоров. Все громче и громче слышался он, а витающие атомы пылинок, казалось, принимали новые образы, меняясь вместе со звуками и танцуя в лунном свете. Я боролся и взывал к моему рассудку; вся моя душа полусознательно боролась вместе со всеми моими чувствами и порывалась ответить на зов. Я находился как бы под гипнозом. И все быстрее кружились пылинки, а лунный свет как бы ускорял их движение, когда они проносились мимо меня, исчезая в густом мраке. Они все больше и больше сгущались, пока не приняли форму мутных призраков. Тогда я вскочил, опомнился, взял себя в руки и с криком убежал. В призрачных фигурах, явственно выступавших при лунном свете, я узнал очертания тех трех женщин, в жертву которым я был обещан. Я убежал в свою комнату, где не было лунного света и где ярко горела лампа; мне казалось, что здесь я в безопасности. Через несколько часов я услышал в комнате графа какой-то шум, точно резкий вскрик, внезапно подавленный, затем наступило молчание, такое глубокое и ужасное, что я невольно содрогнулся. С бьющимся сердцем я старался открыть дверь; по я снова был заперт в своей тюрьме и ничего не мог поделать.
Вдруг я услышал на дворе душераздирающий крик женщины. Я подскочил к окну и посмотрел на двор сквозь решетку. Там, прислонившись к калитке в углу, действительно стояла женщина с распущенными волосами. Увидя мое лицо в окне, она бросилась вперед и угрожающим голосом крикнула:
- Изверг, отдай моего ребенка!
Она упала на колени и, простирая руки, продолжала выкрикивать эти слова, которые ранили мое сердце. Она рвала на себе волосы, била себя в грудь и приходила во все большее и большее отчаяние. Наконец, продолжая неистовствовать, она кинулась вперед, и хотя я не мог ее больше видеть, но слышал, как она колотила во входную дверь.
Затем, откуда-то высоко надо мной, должно быть, с башни, послышался голос графа; он говорил что-то своим повелительным, строгим, металлическим голосом. В ответ ему раздался со всех сторон, даже издалека, вой волков. Не прошло и нескольких минут, как целая стая их ворвалась сквозь широкий вход во двор, точно вырвавшаяся на свободу свора диких зверей.
Крик женщины прекратился, и вой волков как-то внезапно затих. Вслед за тем волки, облизываясь, удалились поодиночке.
Я не мог ее не пожалеть, так как догадывался об участи ее ребенка, а для нее самой смерть была лучше его участи.
Что мне делать? Что я могу сделать? Как я могу убежать из этого рабства ночи, мрака и страха?
25 июня, утром.
Ночью меня всегда тревожат и терзают страхи и угрожают какие-нибудь опасности или ужасы. Я до сих пор ни разу не видел графа при дневном свете. Неужели он спит, когда другие бодрствуют, и бодрствует, когда другие спят? Если бы я только мог попасть в его комнату! Но нет никакой возможности! Дверь всегда заперта, я никак не могу пробраться туда.
Нет, попасть туда можно! Лишь бы хватило храбрости! Раз попадает он, почему же не попытаться другому? Я собственными глазами видел, как он полз по стене, почему бы и мне не последовать его примеру и не пробраться к нему через окно? Шансов мало, но и положение отчаянное! Рискну! В худшем случае меня ждет только смерть. Да поможет мне Бог в моем предприятии! Прощай, Мина, если я промахнусь, прощайте, верный мой друг, мой второй отец; прощайте, и последний привет Мине!
Тот же день. Позже.
Я рискнул и, благодаря Создателю, вернулся опять в свою комнату. Совершенно бодрый, со свежими силами, я подошел к окну, выходящему на юг и на узкий каменный карниз. Стена построена из больших грубо отесанных камней, и известка между ними выветрилась от времени. Я снял сапоги и начал спускаться по ужасному пути. Я прекрасно знал направление, а также расстояние до окна графа, считался с этим, сколько мог, и решил воспользоваться всеми полезными случайностями. Я не чувствовал головокружения - должно быть, я был очень возбужден, - и время показалось мне невероятно коротким, так как вскоре я очутился у окна комнаты графа. Тем не менее я страшно волновался, когда наклонился и спустил ноги из окна в комнату. Я взглянул - нет ли графа - и с удивлением и радостью увидел, что в комнате никого не было. Обстановка напоминала стиль южных комнат, и так же покрыта пылью. Я стал искать ключ; в замке его не оказалось, я его нигде не находил. Единственное, что я обнаружил, - целая куча золота в углу: золото всевозможного рода - романские, британские, австрийские, греческие и турецкие монеты, покрытые целым слоем пыли и, должно быть, долго лежавшие в земле. Я не заметил среди них ни одной, возраст которой насчитывал бы менее трехсот лет. Там были еще цепи, украшения и несколько Драгоценностей, но все старое и в пятнах. В углу была дверь. Я попробовал ее открыть, так как, не найдя ключа от комнаты или входной двери, что было главной целью моих поисков, я должен был продолжать свои исследования для того, чтобы все мои труды не пропали даром. Она оказалась открытой и вела круто вниз сквозь каменный проход по винтовой лестнице. Я спустился, внимательно наблюдая за тем, куда я иду, ибо лестница была темная и освещенная лишь редкими отверстиями в толстой каменной стене. На дне я натолкнулся на темный проход туннеля, откуда несся тошнотворный, убийственный запах - запах старой, только что разрытой земли; по мере моего приближения запах становился все удушливее и тяжелее. Наконец, я толчком распахнул какую-то тяжелую полуоткрытую дверь и очутился в старой развалившейся часовне, служившей, как видно, склепом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18