где она спрята­лась? В его мозгу проносились разные мысли на этот счет, в том числе и самые невероятные. Наконец он зажег еще одну керосинку и установил ее так, чтобы свет падал в тот угол столовой, что находился справа от камина. Затем он собрал все книги, которые имел, и уложил их так, чтобы всегда иметь под рукой в качестве оружия при возможном новом появлении неприятеля. Этого ему все же показалось недостаточно, он снова задумался, а потом встал и подошел к злосчастному шнуру. Конец его закрепил на столе так, чтобы он хорошо освещался его рабочей лампой. Делая это, он не мог не за­метить его удивительной гибкости. Удивительной для такого толстого шнура, который к тому же привязан к пожарному колоколу и, следовательно, вряд ли когда использовался. «Та­кая эластичность впору для виселицы», – подумал он.
Когда все приготовления были закончены, он осмотрелся кругом и не отказал себе в удовольствии похвалить себя:
– Теперь, мой серый друг, мы сможем познакомиться по­ближе.
Он вновь приступил к книгам и учебникам, и хоть в первые минуты, уже по традиции, его беспокоила крысиная возня, с течением времени он перестал обращать на нее внимание и весь ушел в решение математических задач.
Но его все-таки не оставили в покое. В отличие от прошлых случаев на этот раз его насторожила не только внезапно на­ступившая тишина. Он ясно уловил слабое подергиванье шнура. Стараясь делать поменьше движений, он проверил стопку книг, предназначенных для метания во врага, и потом мед­ленно поднял глаза на шнур. Впрочем, он немного опоздал: огромная крыса упала с веревки на дубовый стул у камина и – в который уже раз – с ненавистью уставилась на студента. Затаив дыхание, тот поудобнее зажал в руке одну из книг, тщательно прицелился и запустил в крысу. Та быстро отпрыг­нула в сторону и увернулась от снаряда. Малколмсон взял другую книгу и метнул ее, затем третью, четвертую – все безуспешно! Наконец он вскочил из-за стола, приготовив­шись бросить последний фолиант, и увидел, что шипенье и писк крысы из злобных превратились в испуганные. Это при­дало студенту уверенности, и он с силой бросил книгу. Крыса сделала движение в сторону, но на этот раз не успела, и книга с громким стуком ударила в нее. Крыса просто взвыла – если так можно говорить о крысах – с испепеляющей ненавистью сверкнула глазками на обидчика, затем взобралась на спинку стула и оттуда сделала гигантский прыжок к шнуру, по кото­рому в следующее мгновенье молниеносно скрылась. Лампа, которой был прижат конец шнура, сильно закачалась, но не упала, будучи довольно тяжелой у основания.
Малколмсон стал осматривать всю верхнюю часть комна­ты при свете второй заранее подготовленной лампы и смог поймать момент, когда крыса скрывалась в норе, прогрызен­ной прямо в середине большой картины, висевшей высоко на стене. Трудно было что-нибудь на ней разобрать из-за толсто­го слоя пыли и копоти от камина.
– Утром надо не забыть посмотреть на жилище моего ста­рого серого друга, – успокаивал студент себя дрожащим от ярости голосом. – Третья картина от камина. Отлично! – Он принялся собирать разбросанные книги. – Главное – не по­забыть. – Он поднимал книги с пола одну за другой в том порядке, в каком бросал их, чтобы потом не запутаться в своих занятиях. «Конические сечения», «Циклические колебания», «Анализ», «Термодинамика»… А вот та, которая не миновала цели! Малколмсон поднял ее и поднес к огню, чтобы рассмот­реть, как и остальные. Глянув при свете на обложку томика, он сильно побледнел, руки его чуть задрожали, он тихо и медленно проговорил:
– Библия, которую дала мне мать!.. Вот так совпадение!
Он немного походил по комнате, чтобы успокоиться, а по­том сел опять за работу. Крысы, замолкшие на время сра­жения, вновь вовсю шуршали и пищали во всех углах. Но они уже нисколько не мешали ему и даже наоборот, с ними он чувствовал себя не таким одиноким, они составляли ему сво­его рода компанию.
И все-таки работа уже не шла: он сделал несколько подхо­дов к хитрой теореме, но в конце концов был вынужден с грохотом захлопнуть книгу. Некоторое время он сидел, глядя на горевшую лампу, и думал о происшедших событиях, но потом решительно встал и пошел в постель. С рассветом он уснул.
Его сон, не в пример вчерашнему, был тревожным, он час­то полудремал и даже открывал глаза. Когда поздно утром его добудилась миссис Дэмпстер, то первая его просьба показа­лась ей странной. Он попросил:
– Миссис Дэмпстер, прошу вас, когда я буду сегодня гу­лять, протрите те картины на стене, особенно третью от ка­мина. Я очень хотел бы посмотреть, что же на них такое изображено.
Примерно к полудню Малколмсон полностью восстановил свои силы после вчерашней ночи. Погода была хорошая, и он за время прогулки успел прочитать много полезного в своих книгах. Довольно легко он расправился и с теми задачами и теоремами, которые так разозлили его вчера за столом. А стучась в дверь миссис Уитэм в «Добром Страннике», он уже относился с иронией к случившемуся с ним. В ее уютной гос­тиной он обнаружил незнакомца, которого хозяйка представила ему как доктора Торнхилла. Добрая женщина выглядела смущенной, а когда к тому же господин Торнхилл стал зада­вать студенту бесконечные вопросы, словно в медицинском кабинете, тот понял, что доктор здесь появился не случайно, и без долгих вступлений сразу же обратился к нему:
– Доктор Торнхилл! Я с огромным удовольствием отвечу на любые ваши вопросы, если только сначала вы ответите на мой вопрос.
Доктор несколько помедлил, бросив взгляд на миссис Уитэм, потом улыбнулся и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9