В тот момент даже эта ужасная процедура, казалось, должна принести облегчение. Но и этого не произошло. Время замерло, и я вместе с ним, испуганный, одинокий, беспомощный, больной.
Не знаю, сколько прошло минут или часов, прежде чем я смог встать. Нетвердо держась на ногах, я с трудом сделал несколько неуверенных шагов и рухнул на диван. Огонь в камине давно погас, и я зажег все лампы, до которых смог дотянуться с дивана.
Я нашел глазами лежащую на ковре кочергу. Совершенно ничем не примечательная черная железяка. Машина или человек загнули один ее конец под прямым углом, а другой был снабжен декоративной витой ручкой. Простой функциональный предмет, весьма полезный в домашнем хозяйстве. А для меня эта железка стала воплощением кошмара. Не думаю, что смогу когда-нибудь еще без опаски взять ее в руки.
Когда приехала Энн, я был в кухне. Я там сидел уже два часа, опасаясь выйти в гостиную, хотя я предварительно зажег все имеющиеся там лампы. Я сидел, пил пиво, бездумно уставившись на страницу воскресных комиксов.
Увидев появившуюся на пороге Энн, я непроизвольно всхлипнул. Должно быть, выглядел я ужасно. И, к сожалению, она заметила выражение моего лица до того, как я сумел овладеть собой и украсить физиономию приветливой улыбкой. А когда я обнял ее, она, разумеется, не могла не почувствовать так и не унявшуюся противную дрожь.
— Здравствуй, дорогой, — шепнула она.
— Здравствуй! Не представляешь, как я рад тебя видеть. А где Ричард?
— Спит на заднем сиденье. Я не стала его поднимать, сам понимаешь, в моем положении.
— Конечно. — Я нервно улыбнулся. — Сейчас я за ним схожу.
Раскрасневшийся Ричард крепко спал в машине. Из-под одеяла виднелась только головка с румяными щечками. На секунду я замер, охваченный чувством безмерной любви к малышу, потом наклонился и осторожно поцеловал теплую щечку. Он зашевелился и вытащил из-под одеяла ручонку.
— Боже, как я люблю тебя, мое солнышко, — прошептал я и взял его на руки.
Когда я вошел в дом, Энн стояла в гостиной с кочергой в руке.
— Что тут было? — немного натянуто поинтересовалась она.
— Я разжигал огонь, — скороговоркой выпалил я, — уронил кочергу и забыл поднять. А те пятна — это я случайно пролил кофе.
— Да? — Она положила кочергу на место. В ее голосе звучало недоверие. В ее мыслях оно тоже занимало не последнее место.
Она уселась на диван и указала мне на место рядом с собой. Я весь напрягся, отчетливо осознавая, что она чувствует, и понимая что я ничего не смогу ей рассказать — ни об Элизабет, ни об Элен Дрисколл.
Я сел рядом и, хотя ощущал стену между нами, был по-детски счастлив, что она вернулась. Ее любовь и преданность давали мне силы жить.
— Расскажи мне о... — Я всеми силами старался избежать разговоров о своей особе.
— Все было довольно обычно, — вздохнула Энн.
Только сейчас я заметил, какие у нее красные, опухшие глаза. Обругав себя за эгоизм, я нежно поцеловал заплаканное лицо.
— Очень было тяжело?
— Да, хорошего мало, — прошептала Энн и отвела глаза, — особенно когда после кладбища собрались все родственники. Не понимаю, почему некоторым людям бывает так весело на похоронах. Наверное, радуются, что их черед еще не настал.
— Может быть... А как папа?
— В общем, неплохо. Он собирается немного пожить с дядей Джоном. Думаю, будут ездить на рыбалку, как всегда.
— Ему это пойдет на пользу.
Последовало довольно долгое молчание. У меня не было ни малейшего желания его нарушать. Тем более, что я знал: рано или поздно разговор вернется к моим проблемам.
— Том! — наконец не выдержала Энн.
Я отлично знал, что творится у нее в душе. Больше всего она боялась обидеть меня, причинить боль неосторожным словом, однако считала своим святым долгом довести разговор до конца. И еще я понимал, что обязан ей помочь.
— Ты сомневаешься в моем психическом здоровье, не так ли? — спокойно спросил я.
Энн нервно вздрогнула, чувствуя себя очень неуютно.
— Как тебе сказать, я бы, пожалуй, не стала выражаться так грубо.
— А что может изменить формальная вежливость? — обозлился я. — Слушай, давай не будем играть словами. Я понимаю тебя и считаю твое отношение совершенно естественным.
Мне ужасно хотелось рассказать ей об Элен Дрисколл, но что-то мешало.
Я был недопустимо резок с ней, но никак не мог остановиться.
— Чего ты от меня хочешь? — Я уже почти кричал. — Могу порадовать: я не сумасшедший. В этом нет ни малейшего сомнения. Имей в виду, я отлично знаю, что отрицание самого факта болезни — первый признак психического заболевания. Но тем не менее я здоров. Насколько я понимаю, у меня внезапно появился дар, но я не знаю, что с ним делать.
Тут я предусмотрительно замолчал, понимая, что еще немного, и я выложу ей все о последних событиях. А время для этого еще не пришло.
— Не знаю, что сказать, — грустно улыбнулась Энн. — Когда я приехала, ты выглядел так странно...
— Я просто устал, слишком много работал, да и переживал, все ли в порядке с вами.
— Нет, — нахмурилась Энн, — я же чувствую: тут что-то другое. И еще эта кочерга посреди комнаты. Не знаю, почему ты ее не поднял, но уверена, не потому, что не захотел.
— Я просто забыл про эту чертову железку, — тут же отреагировал я. Что ж, хорошим лжецом я никогда не был и, видимо, уже не стану.
— Послушай, Том, — неуверенно заговорила Энн, — ты должен пообещать мне одну вещь. Напиши своим родственникам и узнай, не было ли у вас в родне... неуравновешенных людей.
Кажется, я не смог скрыть обиду. А Энн разозлилась:
— Том, ты должен понять. Я ношу нашего ребенка, и мне нужна уверенность в будущем. Сколько можно выносить постоянное напряжение и неизвестность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52