«Низшая раса», — привычно подумал Миллер.
— Как это ни парадоксально, то, что с нами случилось, — к лучшему, — сказал Педро. — У нас больше шансов, если мы покинем эту проклятую зону не на корабле, а на плоту.
— По крайней мере, это будет выглядеть более естественно, — добавил боцман.
Капитан многозначительно посмотрел на своего угрюмого пассажира:
— Надеюсь, ваши средства, Миллер, помогут нам выпутаться из этой передряги.
Матросы старались как можно дальше отгрести от «Кондора», чтобы плот не попал в водоворот.
Через несколько минут от «Кондора» осталась только скособоченная труба, которая продолжала отчаянно дымить.
— Старик сражается до последнего, — сказал капитан, и Миллер с удивлением уловил дрожь в его голосе.
— Отлетался «Кондор», — вздохнул боцман и снял рыбацкую зюйдвестку. — Сложил крылья.
Корабль скрылся под водой.
Что-то ухнуло, над местом гибели «Кондора» поднялся водяной горб, и высокая волна, побежавшая от него, едва не перевернула плот.
Матросы внешне безучастно смотрели на гибель корабля. Но может, они умели глубоко таить свои чувства — кто их разберет?
С самого начала путешествия на плоту Миллер понял, что на комфорт рассчитывать не приходится: плот заливало, плохо скрепленные бревна скрипели, все время норовя схватить ногу в капкан.
Теперь они не гребли. Плот дрейфовал, покорный морским течениям и ветру. Грести, выбиваться из сил бессмысленно, рассудил капитан: вероятность встречи с каким-либо кораблем не зависит от того, движется плот или не движется.
Боцман прикорнул на солнцепеке: выглянувшее из-за тучи солнце вдруг пригрело совсем по-летнему.
— Корабль! — закричал матрос.
Видимо, так кричал впередсмотрящий Колумба, когда каравеллы отважного генуэзца приближались к Новому Свету, но Миллер догадался, о чем идет речь. Он с беспокойством вглядывался вдаль: какой сюрприз преподнесет теперь ему судьба?
Капитан Педро оказался пророком: их действительно подобрали очень скоро.
Миллеру и тут повезло: судно, которое их подобрало, оказалось гражданским. Шкипер его, весьма эмоциональный француз, больше доверял не документам, которые просмотрел довольно невнимательно, а живому впечатлению.
Он и команда «Пенелопы» — так называлось судно, которое сняло с плота потерпевших бедствие, — затаив дыхание слушали рассказ Миллера о его печальной «одиссее». Оказывается, большинство из них недурно понимали по-немецки.
Размякший от горячей пищи и доброй порции арманьяка, Миллер поведал сначала о концентрационном лагере, в котором он провел четыре долгих года между жизнью и смертью.
Когда Миллер рассказывал о ночной погрузке боеприпасов, о том, как военнопленные бегом таскали тяжелые ящики, а падавших людей эсэсовцы добивали, кто-то спросил:
— И французы там были?
— Конечно. У нас был интернациональный лагерь: в бараках содержались и французы, и русские, и бельгийцы, и болгары, и югославы, и немцы…
— Немцы?! — удивленно переспросил шкипер.
— Те, которые шли против фю… Против этого подонка Гитлера, — пояснил Миллер. (Обмолвка могла ему дорого обойтись, но, кажется, на нее никто не обратил внимания.)
— А ты неплохо выглядишь, парень, — заметил один француз, хлопнув штурмбанфюрера по плечу.
Даже измызганный, в трюмной грязи, прилипшей к мокрой одежде, Миллер производил впечатление здоровяка.
Штурмбанфюрер вздохнул и негромко проговорил:
— У меня конституция такая, кость широкая, ничего не поделаешь. Все ошибаются. А у меня на теле живого места нет, — продолжал он с надрывом, — почки отбиты. Меня в лагере каждый день…
— Довольно, дружище, — громогласно прервал его шкипер. — Хватит вспоминать о том, что было. Нужно думать теперь не о прошлом, а о будущем.
— А я, когда читал, особенно в «Юманите», о немецких концентрационных лагерях, то думал, грешным делом: враки! — заметил тщедушный матрос с пышными усами. — Трудно поверить, что могут быть на свете такие ужасы. Только когда услышишь очевидца, того, кто прошел через все это…
— Все так и есть, как он рассказывает, — поддержал Миллера шкипер.
— Откуда ты знаешь, Пьер? — спросил пышноусый.
— Теперь уже можно об этом рассказать… Войне капут и Гитлеру капут, — сказал шкипер. — Мой младший брат служил во французской армии и в сороковом году, в самом начале «странной войны», попал в плен к бошам. Что-то там ему пришили, какую-то агитацию, что ли… В общем, упрятали его немцы в концентрационный лагерь.
— Во Франции? — поинтересовался Миллер, дуя на горячий эрзац-кофе.
— Нет, в Германии… Забыл я, как лагерь называется. Брату удалось переправить домой записку, одну-единственную… Больше мы от него ничего не имели. Страшная записка, доложу вам. Брат рассказывал в ней об одном надзирателе, который убивал пленных одним кулачным ударом.
Миллер поперхнулся. Откашлявшись, он покачал головой:
— У нас в лагере такого надзирателя, кажется, ее было.
— В Германии не один лагерь… Слушай, а может, ты с братом моим сидел? — оживился шкипер. — Его звали Жан, Жан Леру… Дома все его звали Птижан. Он и впрямь был малыш. Сухощавый такой, в очках… Его долго в армию не хотели брать, но он настоял-таки, добровольцем пошел. Отечество, видите ли, защищать… Отечество, которое продал Петэн. Брат сложил, наверно, голову… Был отчаянный спорщик…
— Теперь отольются ботам все слезы, — вставил усатый.
—

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18