В кустах послышались голоса и на поляну вывалились четверо, явно туристы: кеды, штормовки, рюкзаки выше голов.
- Мужики, поляна-то наша, пригретая, - заявил один из них, весьма выразительный представитель этого непоседливого племени вечных бродяг, борода до глаз, большие очки.
- Мужики, - в тон ответил Миронов. - Земля-то большая, места на ней завались.
- Тогда уж извините, мы - рядом.
- Тогда уж и вы извините, у нас, вроде как, своя компания.
- Однако ты нахал, - спокойно сказал бородач. И ни слова больше не говоря, пошел вдоль берега.
Трое его друзей в угрюмом молчании последовали за ним.
Маленький этот эпизод не испортил настроения. Пили за прошлое и будущее, хвалили выпивку и закуску и терпеливо ждали, когда организатор этого царственного пикника Лешка Миронов, объявит что-то главное. Привыкли к тому, что все должно иметь свою причину и цель.
Первым не вытерпел Маковецкий, спросил:
- В честь чего праздник?
- Давно не виделись. Тебе мало?
Маковецкий хитро подмигнул Мурзину. Тот кивнул в ответ. Оба поняли: явно что-то мудрит друг Миронов, но лезть ему в душу не стали - захочет, сам скажет. Всем им довелось побывать на загадочном Востоке, где каждый себе на уме, и они научились помалкивать. Там ведь как - проявишь нетерпение, и собеседник настораживается, замыкается, порой навсегда. Здесь, правда, не чужой Восток, а Миронов не хитромудрый шейх, можно бы и спросить. Но привычка, как говорил поэт Пушкин, свыше нам дана.
- Ты пей, - сказал Мурзин Маковецкому. - Дыши природой и не ломай себе голову.
Круглая физиономия Миронова расплылась в ухмылке, и стало ясно: он и в самом деле что-то задумал.
- Во, голос не мальчика с журфака, но мужа. Пейте, братцы!..
- Муж - объелся заморских груш, - проворчал Маковецкий. - Жена не выдержала этакого испытания. - Он тяжело повернулся к Мурзину, спросил: Чего не женишься? Женилка, небось, не отсохла?
- Не трави человеку душу, - сказал Миронов.
- А чего? Жену мы ему подыщем в лучшем виде. Приедем другой раз с бабами, а? На это самое место.
Не понравилась Мурзину шутка друга-приятеля, а сверх того не понравилась его осведомленность. Ответил зло:
- Кто про что, а вшивый все про баню.
- Лучше быть таким вшивым, как я, чем таким дураком, как ты, - резко ответил Маковецкий. И встал. - Пойду донки закину, зря я их, что ли, с собой брал!
Он выдернул из открытого багажника машины свою сумку с иностранной надписью на черном лоснящемся боку и поволок ее к обрыву, тяжело, пьяно ступая, хрустя ветками, обильно нападавшими со старых сосен.
- Чего всю сумку-то поволок? - удивился Миронов.
- А ну вас, пойду с рыбами поговорю, с ними спокойнее.
Друзья долго смотрели ему вслед, каждый по-своему переживая крохотную эту размолвку.
- Чего это он? Раньше не был таким обидчивым.
- Сколько лет-то прошло. Другими стали.
- Другими...
И замолчали, задумались каждый о своем, но все о том же, о безоблачном, как им казалось, прошлом. Как перед экзаменами вместе зубрили конспекты по русской, советской, зарубежной литературе и журналистике, писали шпаргалки по заумным тезисам основ марксизма-ленинизма, теории и практике партийной-советской печати, политэкономии и еще двум десяткам дисциплин. О том, как врозь и вместе бегали на филфак, где училась красавица Маша Семенова безумно нравившаяся им всем, и в конце концов осчастливившая одного из них - Маковецкого.
За соснами светилась озерная гладь, и тот, другой, берег, заросший такими же соснами, горел в лучах заходящего солнца.
- А все-таки, чего ты нас потянул сюда? - спросил Мурзин, когда они остались вдвоем. - Спасибо, конечно, но все-таки?
- Поговорить надо.
- Что-то личное?
- Самое что ни на есть общественное.
Мурзин засмеялся и тут же закашлялся, дохнув дыма.
- Теперь все разговоры только об общественном, о политике.
- Увы, мой друг. Иного нынче не дано. Особенно нам, бывшим чекистам.
- А разве бывают бывшие чекисты?
Миронов взволнованно вскочил, потер колени, онемевшие от долгого сидения на корточках, обошел вокруг костра и снова сел.
- В самую точку! Мы - стражи государства, государственники и остаемся ими навсегда.
- Какие мы стражи? Не уберегли государство. После драки, понятное дело, кулаками не машут, но ведь хочется понять. Принято винить застой...
- Какой застой? Никакого застоя не было. Не бы-ло! - тихо, но зло выговорил Миронов. - За двадцать лет, до 1985 года, национальный доход страны вырос в четыре раза. Сравни-ка с последующим десятилетием... Не застой был, а замедление темпов развития, в силу ряда причин. И при том замедлении, если брать все тот же 1985 год, валовой национальный продукт был больше американского национального продукта чуть ли не на сто миллиардов долларов...
- Цицерон! Каким был, таким остался.
Маковецкий подошел неслышно, протянул к огню руки.
Цицероном они прозвали Миронова еще в университете. За редкостное умение на зачетах забалтывать преподавателей. Пытались научиться тому же, но ничего у них не получалось. Преподаватели, только что упоенно слушавшие болтовню Миронова, почему-то всегда требовали от них конкретных ответов.
- Ты лучше скажи, Цицерон, если все так хорошо было, почему вдруг перестройка-то понадобилась?
- Вдруг? Нет, не вдруг. Кадры для перестройки готовились десятилетиями. Еще в пятидесятых годах американский специалист психологической войны некий Дэвид Сарнов советовал максимально использовать ту человеческую силу, которую следует черпать, как он писал, в хорошо организованных и проникнутых антикоммунистическим духом организациях.
- Что ж такого? Они черпали в своих помойках, мы - в своих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84