В распадок, по которому растянулся поселок, вползали сумерки. Заходящее солнце высвечивало вершину сопки, и казалось, что улица, упиравшаяся в глубокую тень у ее подножия, уходила в никуда. Расположенные на освещенном склоне корпуса комбината выглядели гигантскими, нависшими над поселком скальными уступами. Оттуда доносились скрежет и хруст, будто какой великан-щелкунчик со смаком грыз там куски рафинада.
- Как он? - спросил Сизов, показав рукой в сторону комбината. Вписался в рынок?
- Наполовину.
- На какую?
- На половину бывшей производительности. Так что, друг Валентин, поиски новых месторожений касситерита пока не требуются.
- А золота?
- Ну, золото всегда в цене.
- Что если нам, поисковикам, хоть на время заделаться добытчиками?
- На том ручье?
- Выкупим лицензию...
- Ты именно об этом хотел поговорить?
- Нет.
Сизов замолчал, вглядываясь в даль. Улица, по которой они шли, была почти городской. Белые домики за зеленью двориков, ряды фонарей над асфальтовым полотном дороги. Фонари, правда, не горели, но было еще достаточно светло. И людно было на этой местной авеню: бабушки катали коляски, короткоюбочные девчонки небольшими хихикающими группками проходили мимо, оглядываясь на прохожих.
- По-моему, меня втянули в опасную авантюру.
- Плонский? - спросил Ивакин.
- Он действительно приезжал ко мне, но ничего не сказал о том, что я оправдан и свободен. Пообещал только пересмотреть дело, если... Впрочем, я расскажу, как Плонский охмурял меня, а ты уж думай...
И он начал рассказывать...
* * *
Всякое застолье начинается с нетерпеливого ожидания удовольствия, а кончается так, что и жить неохота. Ему ли, столько раз проходившему через этот самообман дружеских попоек, не знать этого? И вот опять... Спиртное было самое дорогое, закусь - сплошной деликатес, а во рту словно кошки нагадили.
Александр Евгеньевич Плонский проснулся ночью от жжения в груди, в горле, в животе. С трудом заставил себя встать, хватаясь за стенку, за стулья, прошел на кухню, открыл кран и присосался к нему с жадностью бродяги, иссушенного пустыней.
- Чтобы еще раз!.. - страдальчески произнес он, раздеваясь, поскольку до этого лежал на кровати в чем пришел, и забираясь под одеяло. - Надо же так надраться! Никогда больше...
И подумал, что не надираться было никак нельзя. Поскольку все упивались: дело закручивалось общее, и выказывать свою особость не следовало. Вчера была получена последняя бумага, делающая его богатым человеком, очень богатым. Конечно, не одного его, там еще четверо таких же сообразительных администраторов. Но того, что они получили почти задаром, с лихвой хватило бы сотне ушлых предпринимателей. А может, и тысяче.
Вчера он стал настоящим миллионером, совладельцем недр, лесов, рудников, собственником одного из крупнейших предприятий района - горного комбината в Никше. А поскольку поселок целиком зависит от комбината, значит, и поселка тоже.
Застолье выглядело вполне обычным. Пили за дружбу и, конечно, за женщин, и еще за многое. Никто не вспоминал только о своем новом общественном статусе. Лишь один раз прорвалось, когда был тост за благодетеля-президента. Все вдруг заговорили возбужденно. И так же вдруг затихли: еще не освоились, не научились в открытую радоваться богатству.
И сейчас, лежа в постели, Плонский внезапно остро пережил новое для себя чувство не просто радости, скорее - властности. Чувство мазнуло душу ликованием и растворилось. Но он уже знал, что это повторится и со временем станет привычным.
Ему даже полегчало, когда он подумал об этом. И он начал засыпать, стараясь удержать в памяти огонек блаженства, задуваемый рвущейся наружу тошнотностью перепоя, как вдруг в успокоение дремоты грубо ворвался телефонный звонок.
Телефон стоял рядом, на тумбочке, только протянуть руку, но как раз на это не было ни желания, ни сил. Плонский сказал себе, что уснет, не обращая внимания на раздражающую трель. И он вроде бы уснул. Но телефон затрещал опять. Чтобы унять нетерпеливого абонента, надо было сбросить трубку. И он протянул руку, намереваясь сделать именно это, но рука сама, по-привычке, поднесла трубку к уху.
- Слушаю, - простонал Плонский тоном больного, которого только что вынули из реанимации.
То, что он услышал, заставило не просто очнуться, а сесть, сбросив ноги с кровати.
- Они здесь, вышли в Никшу, как вы и предполагали...
- Кто это? - машинально спросил Плонский, хотя сразу узнал голос человека, с которым у него давно были доверительные отношения.
- Грысин говорит. Сизов пришел из тайги. Он просил сказать вам, что все в порядке.
- Что-нибудь еще говорил?
- Только это: все в порядке. Сказал: вы поймете.
- Он один пришел?
- Нет, с ним этот беглый парень, я узнал его. И еще охотник-нанаец.
- Где они остановились?
- У Ивакиных.
- Вот что, Грысин, до моего приезда глаз с этого дома не спускай.
- А когда вы приедете?
- Завтра. То есть уже сегодня. Глаз не спускай, ты понял? И не ходи к ним, не напрягай.
- Понял, все понял. Не сомневайтесь, сделаем как надо.
Положив трубку, Плонский снова прошел на кухню, открыл кран, сунул голову под холодную воду. "Вот это день!.. Недаром говорят: деньги - к деньгам. Если и с золотом получится, можно будет развернуться так, что..." Он не нашел определения, сел на кровать, потер виски, тяжело, с трудом соображая.
Чтобы получилось, надо ехать в Никшу. И немедленно. Чего доброго, Сизов еще раззвонит про золото...
Однако ехать сразу после такой попойки трудновато. Дорога неблизкая и нелегкая. Таежная грунтовка - не европейская авеню. Надо бы с кем-то. И вдруг вспомнил про вертолет Толмача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59