Он больше не думал о старике, он вспомнил Кесса и их разговор восемь месяцев назад, когда Кесс рассуждал, что яд — очень удобное средство для уничтожения людей. Господи, этого просто не может быть! Даже Кесс не способен на такое! Он рванулся вперед и перехватил ложку, которую дочка уже было поднесла ко рту, одновременно крикнув Клер:
— Его бутылка! Стой!
Но было уже поздно. Она уже дала ему соску. Малыш сделал глоток, поперхнулся и замер.
Яд, — говорил Кесс, — великолепное оружие. Его легко достать. То, что вам нужно, возможно, давно стоит на какой-нибудь полке в соседской теплице. Его остается только хорошо очистить. Он удобен в применении. В конце концов, каждому человеку надо есть и пить. — Кесс разгибал пальцы, перечисляя достоинства яда; в его ровном приятном голосе слышалось все большее возбуждение. — Он действует немедленно и наверняка. Он не требует вашего непосредственного присутствия, достаточно подсыпать его вашей жертве в картофельные хлопья, например, или в молоко, или в кофе. И дело сделано! Вы можете находиться где угодно в тот момент, когда ваша жертва делает глоток — и падает замертво. Вдобавок, лучшие яды очень трудно обнаружить в организме.
Глава 2
Он то и дело подходил к большому окну в гостиной, высматривая, не едет ли полиция и “скорая помощь”. Черт возьми, ну куда же они делись? Почему до сих пор никого нет? Мягкий толстый ковер глушил шаги. Внезапно он замер, услышав звук сирены. Звук все приближался, и он напряженно ждал, когда машина появится из-за угла. Но сирена, достигнув крещендо, стала ослабевать — автомобиль проследовал куда-то на север. Вслед за первой взвыла и другая, и тоже, приблизившись, миновала их дом в том же направлении. Что это? “Скорая” или полиция, спешащие на место аварии? Но почему же не едут к ним?
Из гостиной ему была видна Клер, оцепенело сидящая на кухне с малышом на руках. Ее застывший взгляд уперся в молочную лужицу на черном столе. Господи, как же она изменилась за эти минуты! Всегда такая хорошенькая, круглолицая. Она резко осунулась и побледнела, кожа лица словно обтянула череп… Так плохо она выглядела только в последние месяцы беременности и первое время после родов, когда малыш почти не спал по ночам и совершенно измучил их. Она словно сжалась вся внутри, и от малейшего толчка могла снова начаться истерика — в тот момент, когда он звонил в полицию. Клер в слезах грохнула несчастную бутылочку об стенку, тут же в рыданиях зашлась Сара, закричав: “Перестань! Я не хочу ничего слышать! Я не буду вас слушать!” Заткнув пальцами уши, она выскочила из кухни. Куда она побежала?
Господи, почему они до сих пор не едут?
Он всерьез был обеспокоен нервным состоянием дочки и хотел отправиться на поиски, но в то же время боялся оставить без присмотра Клер, а в голове крутилась одна мысль: Кесс. Он не имел права! Только не ребенка! Что бы там ни было, за что же…
Господи, ребенка-то за что?
Полтора года назад, весной, он чуть было не ушел к другой женщине. Она была очень симпатична и мила, а главное — подвернулась ему в тот момент, когда он уже было решил, что в его жизни не осталось ничего, кроме работы и ответственности перед Сарой и Клер. Старая как мир история, и ему следовало быть хоть чуточку поумнее. Она сказала, что готова уйти от мужа, но ей надо немного пожить одной, чтобы все хорошенько обдумать… Иными словами, это означало, что между ними все кончено. Но он, как последний дурак, успел объявить Клер, что они расстаются.
Рождением второго ребенка они хотели зачеркнуть прошлое. Он даже присутствовал при родах. Все четыре часа, пока продолжались схватки, он простоял рядом с Клер, и она изо всех сил сжимала его руку при очередном приступе, а потом отпускала, тяжело и трудно дыша. Оболочка плода оказалась слишком плотной, и доктору пришлось проколоть ее, прежде чем хлынули воды, залив простыню. Потом врач сделал Клер два обезболивающих укола, и медсестры увезли ее в родильную палату.
Они с доктором переоделись в стерильные халаты, шапочки, специальные бахилы, повязали марлевые повязки и вошли в ярко освещенное, резко пахнущее антисептиком помещение. Он сел на стул у ее изголовья. В специально установленном зеркале он мог видеть весь процесс появления ребенка на свет. Плотная марлевая повязка на лице затрудняла дыхание; ему стало жарко. Медсестра раскладывала на подносе инструменты, доктор шутил о том, как, наверное, удивится малыш, оказавшись в совсем ином мире. Он нервно смеялся. Клер было трудно, и доктор хирургическими ножницами сделал разрез. Хлынула кровь, и только после этого в промежности показалась розоватая головка, покрытая темными волосиками. Клер, задыхаясь, стонала: “Давай, малыш, давай, ну же!”, и малыш мало-помалу продвигался вперед. Доктор помог пройти одному плечику, затем другому…
Он помнил, как томительно тянулись долгие минуты ожидания, как он уговаривал себя, что все должно быть хорошо, помнил подбадривающий голос акушерки: “Ну давай, парнишка!” и его собственный возглас: “Нет, это может быть девочка!” и чувство облегчения, когда ребенок наконец выскользнул в подставленные ладони доктора и издал слабый, какой-то скрипучий писк — складненький мальчик, тельце его еще было покрыто материнской кровью и какой-то коричневатой слизью. Толстая пуповина с голубовато-черными венами соединяла его с Клер, но еще одно сокращение матки — и гладкий скользкий красный послед тоже выпал наружу…
А вот теперь Итен мертвый лежал на руках матери.
Потому что Кесс убил его. До сих пор это не укладывалось в голове.
Каждый раз, как только он отворачивался от окна и видел, как Клер обнимает ребенка, касаясь распущенными черными волосами его лица, новая волна потрясения, и обиды, и бессильной злости накатывала на него и заставляла сжиматься все внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71