Стон священника вызвал новый приступ кашля.
Дрю смотрел на него, ощущая полную беспомощность. Вблизи отец Хафер выглядел еще хуже, чем когда Дрю впервые увидел его с крыши бостонского муниципалитета. Его кожа, всегда имевшая серый оттенок, стала совсем темной, тускло-коричневой, что навело Дрю на мысль об отравлении свинцовыми препаратами.
Или о какой-нибудь другой интоксикации. Химиотерапия. Кожа на лице усохла и обвисла, скулы выпирали. Волосы, прежде только тронутые сединой, теперь потеряли свой блеск и стали совершенно белыми, ломкими и редкими.
Все его тело тоже усохло, и черный костюм с белым воротником висел так, будто его одолжили у человека гораздо более крупного. Дрю невольно подумал, что и он сам одет в чужие джинсы, рубашку и пиджак, которые ему немного велики. Но его худощавое, гибкое тело излучало здоровье и аскетизм, тогда как тело священника как бы поглощало свет — оно напоминало сжимающуюся черную дыру. Или смерть.
— Гарроты? — с трудом выговорил отец Хафер. — Но вы же не знаете наверняка. Вы же видели только двух застреленных братьев, дежуривших на кухне. У вас нет доказательств, что монахи были задушены.
— Верно. Все остальные, кого я видел, были отравлены.
— Тогда — помоги им Бог, — они, возможно, не мучились.
— Скорее всего. Они так и не успели понять, что случилось.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Из-за мыши.
Священник в полном недоумении уставился на него.
— Я жду не дождусь, чтобы рассказать вам об этом. — Вздохнув, Дрю вытащил полиэтиленовый мешочек с телом Крошки Стюарта. — Яд убил его мгновенно. Если бы я сначала не кинул ему кусочек хлеба, а только потом приступил к молитве перед едой, я был бы уже мертв.
Отец Хафер смотрел на него с ужасом.
— И вы носили с собой это все время?
— У меня не было выбора.
— Почему?
— Когда я спустился с чердака, я не знал, унесены ли трупы. Потом я увидел, что все они еще в кельях. А если после моего исчезновения убийцы вернутся и избавятся от них? Я должен был забрать трупик мышонка, чтобы выяснить, какой яд был применен. Некоторые профессионалы имеют свои пристрастия. Они предпочитают пользоваться определенными видами яда. Я надеюсь, что вскрытие скажет мне.
— Профессионалы? Вскрытие мыши? И вы носили это в кармане? Я ошибался. Смилуется ли Господь над ними? Нет, не только над ними. Богу надо смилостивиться над нами всеми.
Отец Хафер сердито привстал.
— Вы сказали, что на монастырь напали прошлой ночью?
— Да, это так.
— А вы исчезли только спустя две ночи? — Голос священника звучал резко.
— Да.
— И вместо того чтобы пойти в полицию, вы впустую потратили время, направившись ко мне!
— Я не мог рисковать не будучи уверен, что полиция сможет обеспечить в тюрьме мою безопасность. Ведь это я был главной целью для убийц.
— Но почему вы не могли по крайней мере позвонить им? Теперь след преступников давно уже простыл. Сейчас полиции будет намного труднее провести расследование.
— Была еще причина, из-за которой я не позвонил им. Я не мог.
— Не понимаю, почему.
— Не я должен был принимать решение. Сначала должны были узнать церковные власти. Им решать, что делать дальше.
— Решать? Вы искренне думаете, что у них есть выбор и им не обязательно извещать полицию?
— Возможно, они это сделают, но не сразу.
— То, что вы говорите, лишено смысла.
— Наоборот. Вспомните, кто я. Кем я был. Где я был.
Осознав скрытый смысл этих слов, отец Хафер снова издал стон.
— Как хотел бы я, чтобы вы никогда не появлялись в моем кабинете. — Он побледнел. — Вы сказали, что наши миры не очень различаются? Враги церкви именно так будут расценивать все происшедшее. Из-за меня. Из-за того, что я имел слабость поверить, что, несмотря на все ваши ужасные грехи, вы стремитесь к спасению.
— Но я действительно к этому стремлюсь. Отец Хафер в отчаянии сжал руки.
— Потому что я посоветовал картезианцам принять вас. Потому что ваши грехи остались с вами, а эти святые монахи подверглись наказанию, предназначенному для вас. — Он закашлялся. — Я подорвал репутацию не только ордена картезианцев, но и самой Матери церкви. Я вижу заголовки газет. Католическая церковь покровительствует убийце, дает убежище преступнику.
— Но я был на стороне…
— Добра? Это вы хотите сказать? Добро? Убийство?
— Я делал это для своей страны. Я думал, что был прав.
— Но потом решили, что ошиблись? — Голос отца Хафера был полон презрения. — И захотели быть прощенным? А! Эти монахи уже мертвы. А вы подвергли церковь опасности.
— Вам следует успокоиться.
— Успокоиться? — Он подошел к дивану, рядом с которым на столике стоял телефон, резко поднял трубку и набрал номер.
— Подождите. Кому вы звоните? Если в полицию… — Дрю шагнул к телефону.
С неожиданной для него силой отец Хафер оттолкнул его руку.
— Это отец Хафер. Он дома? Разбудите. Я сказал, разбудите его. Это срочно.
Держа трубку у уха, отец Хафер прикрыл рукой микрофон.
— Я умру к концу года. — Он поднял руку, призывая к молчанию. — Вы спросите, какое это имеет отношение к данному делу? Вы помните наш разговор шесть лет тому назад?
— Конечно.
— Мы говорили об обетах. Я сказал, что боюсь, рекомендуя принять такого молодого человека в столь суровый орден, за свою душу, ведь ей придется отвечать, если вы найдете священные обеты невыносимыми и нарушите их.
— Я помню.
— А что ответили вы? Вы сказали, что я буду отвечать и в том случае, если откажу вам. Потому что вы в таком отчаянии, что готовы убить себя. И что, если я отвернусь от вас, я буду виновен за осуждение вас на вечные муки.
— Да.
— Это лицемерное рассуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119