или бумага у газетного номера будет подешевле, чем в смете расходов, или тираж поменьше, чем в титрах. В газетном деле немало лазеек для наживы, хотя со стороны об этом и не догадываются, и не подозревают. Я не хотел, чтобы это хоть каким-то боком касалось моих отношений с Храмцовым.
И когда Коля Тузовский привел меня к Волчкову, я вздохнул с облегчением. А решение мы придумали простое, ничего в нем удивительного на сегодня нет, но для тех лет – гениальное: приближалась крупная выставка в Ленэкспо, Волчков был заинтересован представить на ней свою фирму и свою продукцию, так что номер будет – на английском языке!
– У меня есть переводчица, – прочавкал Волчков, он что-то жевал и говорил небрежно. На пальце у него была крупная золотая печатка. – Переводчица классная, но она дорого возьмет.
– Зачем дорого! – подскочил на своем стуле Тузовский. – У нас есть Кричухин! Он – дешевый!
– Не надо дешевого. Нам нужен уровень.
– Там уровень – хоть куда! А денег у него вечно нет.
– Выпивает?
– Если б не выпивал, он был бы – дорогим!

24. Я собрался к Игорю Храмцову, но перед выходом решил позвонить. Вышел в коридор – телефонного аппарата на месте нет. Стучу Капитоньевой. Та ничего не понимает. Якимова (мы зовем ее Хихичка, есть за что) – тоже не в курсе. Выглянула в коридор:
– Ни фига себе! Хи-хи!
Дня через три вернулся с похмелюги Баранов и, как обычно:
– А это, э-э – не я!
Мы его обступили, он увидел, насколько наше возмущение искреннее, насколько наши намерения решительны, и честно признался, что телефонный аппарат пропил.
– Но я куплю новый! – перекрестился он. И добавил, опустив голову:
– Когда деньги появятся.

25. Любые попытки объяснить все происходящее со мной с точки зрения человеческой логики оказывались тщетными. Но оголять свой левый бок, показывать доктору три незаживающие точки и объяснять свою почечную колику тайной взаимосвязью с данными точками и Теми Силами, которые эти точки поставили, я тоже не стал. Меня бы показали психиатру и быстро перевели из урологии в психушку. С другой стороны, я еще не был стопроцентно уверен во взаимосвязи всего происходящего со мной с этими тремя точками. Это потом, когда у меня не останется и тени сомнения, что эти точки – материальное свидетельство Контакта, потом я многое пойму. Но еще только начинался период Перехода. Все еще казалось непонятным, пугающе непонятным.
Спал я в основном днем. Ночью шли приступы. Десятки раскаленных кинжалов втыкались в меня изнутри. Медсестра делала укол баралгина, я пытался уснуть, но еще до утра ворочался.
Тяжелое это отделение – урологическое. Лежат в основном старики со старческим традиционным недугом. Унитазы – в крови. Нянечек нет, подтирать некому. Пока какой-нибудь эстет ни окажет медсестре спонсорскую помощь. Она поворчит, но подотрет, можно загаживать снова. Будто вся страна превращена в гигантскую коммуналку. Коммуналка, коммуна, коммунизм – однокоренные слова, красноречиво символизирующие крайнюю степень мерзости, до которой homo sapiens вообще способен докатиться.
Если ты, Высший Разум, сделал мне прививку в левый бок, одарил меня Сверхвозможностями, почему же я с такой болью вхожу в новое состояние? Имею ли я право прибегать к помощи человека в борьбе с невыносимой болью своей? Может быть, не просить эту милую медсестру делать мне в зад укол баралгина? Человек здесь бессилен. Человек ищет у меня камни или хотя бы песчинки в почках. Человек и не предполагает, что прививка, сделанная силами Высшего Разума, меняет в данный момент мою старую поношенную почку на новую, чистую и сильную, как у новорожденного.

26. – Похоже, взрослым сегодня не до нас. Поиграем в мигалки?
– А поновее ничего нет?
– Можно запустить грозу.
– Может быть, ураган?
– Не надо. Старики узнают, ругаться будут.
– Ой, я, кажется, придумала! – Грэя загадочно улыбнулась, вплотную придвинулась ко мне:
– Давай похитим человечка!
– Землянина? – от удивления и радости я почесал за вторым левым ухом. – Да, этого мы еще не делали. А то все – взрослые, взрослые. Только им позволено!
– Сегодня им не до нас. Полетели, выберем…
Мы двигались над этой планетой медленно, осторожно. На той части планеты, над которой мы пролетали, была зима, и на планете лежало много снега. Был поздний вечер. Под нами мелькнул крупный город, мы пошли на снижение. Город довольно красивый: многочисленные купола церквей, два изящных шпиля, высоко взмывших в небо, широкая река с одетыми в гранит берегами. В одном месте, у моста, берег переходил в широкую площадь, красивую и малолюдную в столь поздний для землян час.
– Давай вот эту самку заберем! – обрадовалась Грэя, я не возражал, но она сама передумала, увидев неторопливо переходящего площадь самца. – Какой забавный! Пушистый такой! – воскликнула Грэя, когда мы подняли на борт этот великолепный экземпляр землянина.
Это была яркая колоритная особь, плотного телосложения, выше среднего по земным понятиям роста, с большой трехцветной (рыжей, черной, местами седой) бородой, в возрасте лет пятидесяти по земному измерению времени. На теле его мы обнаружили несколько шрамов, похоже, давнишних, во рту отсутствовало два зуба, на лучевой кости левой руки и на крестцовом позвонке были застарелые отложения солей, свидетельствовавшие о перенесенных травмах. В полости живота – три крупных шва, видимо, след перенесенных хирургических операций, если, конечно, у землян все еще применялись столь допотопные методы лечения.
– Ой, а это что за штучка? – прыснула Грэя, шаловливо эту штучку потрогав.
– Вырастешь – поймешь, – обрезал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56