— Это ад? — спросил у меня (вернее, у моего огненного образа) Проскочеев.
— Это хуже, чем ад, — грозно произнес я.
— Все правильно, — поник головой Проскочеев. — Я его заслужил.
— Ты признаешься в этом так легко?
— Я смелый человек и привык открыто смотреть в лицо правды. Я жил так, как будто ада нет. Если же он есть… Что же, тем хуже для меня.
— У тебя еще есть шанс получить прощение. Расскажи мне все, покайся, и твое наказание будет значительно смягчено.
Проскочеев хмыкнул:
— Как будто ты сам не знаешь все мои грехи.
— Одно дело знать, другое — услышать твое покаяние. Ответь мне, что ТЫ САМ считаешь своими грехами?
— Я не собираюсь оправдываться и молить о прощении. Я сознательно совершал все свои поступки и готов понести за них наказание.
— Ты слишком горд. Но здесь не то место, где ты можешь демонстрировать свою храбрость! — В подтверждение своих слов я взметнул языки пламени вокруг Проскочеева и заставил его почувствовать их испепеляющий жар. — Говори и не заставляй меня дважды повторять приказы!
— Ну, хорошо, хорошо! — в течение всего нескольких мгновений Прогнутий из самоуверенного гордеца преобразился в угодливого приспособленца. Сразу было видно, что подобные превращения он проделывал не раз. — С чего начинать?
— Начни с того времени, когда ты сознательно начал совершать греховные деяния.
— Это значит — с самого детства?
— Давай с детства! — разрешил я и, подумав, быстро добавил: — Только коротко!
— Не в порядке оправдания, а только для объяснения побудительных причин моего грехопадения я считаю нужным напомнить, что я родился в маленьком провинциальном городке в семье самых обычных колоссиян. Мой отец был простым мелким служащим, мать — врачом. Денег в семье постоянно не хватало. Не могу сказать, что жили мы в нищете, но, в сравнении с другими моими сверстниками, я постоянно чувствовал себя ущербным и обделенным. Дети артистов становились артистами, дети писателей — писателями, дети политиков — политиками. Я же родился на таком социальном уровне, откуда практически невозможно было пробиться наверх. Ведь там, наверху, все места уже были заняты или заранее распределены между детьми высокопоставленных чиновников и известных деятелей. Какая же судьба была уготована талантливым людям вроде меня, не имевшим ни родственных связей в верхах, ни влиятельных знакомых? Прозябать в безвестности? Спиваться? Довольствоваться крохами объедков с барских столов? Я не желал с этим мириться! Возможность чего-то достичь в этой жизни существовала. Но для этого надо было выдавить из себя совесть, честь и достоинство.
— Я понял тебя. Ты рано начал понимать, насколько этот мир несправедлив, и у тебя было два пути: либо сражаться с этим миром, либо бороться за высокое положение в этом мире. И ты выбрал второе.
— Да, таков был мой выбор. Я решил, что не стоит прогибаться под этот проклятый мир, пусть лучше он прогнется под меня. В довольно юном возрасте я понял, что честность и порядочность не приносят ни дохода, ни уважения. Но в то же время я видел, что наибольшим почетом пользуются те, кто лжет, предает и прокладывает дорогу наверх по чужим трупам. И я сознательно выбрал для себя этот путь. Сразу по окончании школы я отправился в столицу — в Мураву. Благодаря своим способностям я без особых усилий поступил в один из технических институтов. Но не образование было моей целью! В Мураве я искал способы познакомиться с теми, кем мог воспользоваться для достижения своих целей: с детьми обличенных властью политиков и деятелей искусства. Моя юность пришлась на последние годы правления Уравнительной церкви — время всеобщего дефицита. И я занялся мелкими спекуляциями. У иностранцев на колосские сувениры я выменивал жевательную резинку, тряпки и напитки. Затем импортные товары я продавал колоссцам, которые были без ума от всего заграничного и готовы были выложить последние дурбли за какую-нибудь дрянь в яркой упаковке с иностранными буквами. Я завел полезные знакомства и в гостиницах, и на рынках, и в криминальном мире. Я познал всю тайную ночную столичную жизнь. Из институтского общежития я переехал в квартиру в центре Муравы. Правда, квартира была съемная, но в нее я мог приглашать своих клиентов по обменно-торговым операциям. Среди моих знакомых появились дети режиссеров, художников, писателей. Моя квартира стала чем-то вроде модного клуба, где можно было встретиться, поболтать о моде, посмотреть официально запрещенный фильм, выпить хренцузского шампуньского или империканского вписки. Мои дела уверенно шли в гору… Но… Я упустил из вида, что в Колоссии есть организация, которой известно все обо всех. И вот в один прекрасный вечер — почему прекрасный, вы, конечно, знаете — прямо возле подъезда моего дома ко мне подошли двое людей в штатском и усадили в черную машину.
— Это были сотрудники НКВД? — на всякий случай уточнил я, почти не сомневаясь, что речь идет не об истребителях магов, а о Национальной Колосской Внутренней Дружине.
— А кто же еще? — криво усмехнулся Прогнутий Проскочеев. — Но все оказалось совсем не так, как мне представлялось в первые часы ареста. Потому-то тот вечер я назвал не «ужасным», а «прекрасным». Мне предложили стать осведомителем. И я с радостью согласился. А кто бы на моем месте не согласился? Ведь я не только сохранил все, что имел: квартиру, знакомства, деньги, но и получил кое-что дополнительно. Защиту НКВД и… наркотики.
— Расскажи об этом поподробнее! — приказал я.
— А что тут рассказывать? — пожал плечами Проскочеев. — В НКВД уже в то время готовились к тому, что власть Уравнительной церкви вот-вот рухнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177