— Мне кажется, что уважаемая Холерия Стародомская в пух и прах развеяла все нагромождение ваших аргументов. Найдутся ли у вас хоть какие-нибудь новые доводы?
Тот негромко произнес:
— За время правления Уравнительной церкви Колоссия из отсталой аграрной страны превратилась в ведущую индустриальную державу. Не забудьте, что нынешняя так называемая демократия не создала и не построила ничего нового. Заводы, фабрики, дома, дороги — все это создано под руководством Уравнительной церкви. Нынешние демократы проклинают и охаивают нашу организацию, но сами живут исключительно за счет накопленного нами наследства…
— Врете! — вскричала Холерия Стародомская. — Строили заводы не вы, а народ! Вы же, гнусные уравнители, паразитировали на Колоссии, а не руководили ею! Ваша тоталитарная секта давила и душила все проявления свободы и демократии! Все вы — палачи и убийцы!!!
— Спокойно, спокойно! — примиряющим тоном сказал ведущий.
Но боблинку уже трудно было остановить:
— Как я могу быть спокойной, когда рядом со мной сидит мерзкий уравнитель?! Тьфу на вас, трижды тьфу на вас, проклятый выродок, отрыжка истории, выкидыш кровавой тоталитарной секты!!!…
Внезапно послышался громкий голос:
— Стоп, камеры!
Холерия Стародомская тотчас же замолчала. На подиум быстрым шагом вышел седоватый, но молодящийся боблин. К нему подскочил ведущий и угодливо спросил:
— Что-то не так?
Боблин, не обращая на него внимания, обратился к Стародомской:
— Холерия, вы должны произносить слова более энергично, я бы даже сказал — истерично.
Та робко и заискивающе улыбнулась:
— Мне показалось, что господин банкир недоволен моими излишне резкими выражениями…
— Ничего страшного, — тихо произнес человек в сером костюме. — Мы с вами, Холерия, не первый год знаем друг друга. И не первый раз разыгрываем подобные сценки.
— Но на этот-то раз вы собираетесь баллотироваться в Государственную Мысль Колоссии. Мне, признаться, даже как-то неловко осыпать вас обычной бранью.
— Все наоборот! — воскликнул седоватый боблин. — Стратегия избирательной компании строится на стабильности и уверенности нашего кандидата, противопоставленной демократической истерии. Наши потенциальные избиратели — люди старшего возраста, по-прежнему истово исповедующие Уравнительную религию. Кроме того, в Колоссии симпатии традиционно находятся на стороне тех, кого обижают, гонят и оскорбляют. Так что, прошу вас, уважаемая Холерия, не стесняйтесь в выражениях. Работайте с максимальной отдачей!
— Хорошо! — многообещающе ухмыльнулась боблинка. — Вы, господин банкир и кандидат в депутаты, сейчас услышите о себе и об уравнителях много интересного. Только, пожалуйста, без обид!
— С нетерпением ожидаю возможности насладиться вашим всегдашним красноречием, — коротко кивнул головой человек в сером костюме. — И заверяю вас, что оплачено оно будет выше вашего обычного тарифа за участие в подобных спектаклях.
Седоватый боблин широко улыбнулся:
— Ну, раз всем ясны их роли, то продолжим съемку. Пожалуйста, Холерия, с последней фразы…
Он покинул подиум, а политические актеры и ведущий телепередачи приготовились к съемке нового дубля…
Я вышел из студии, поняв, что едва ли услышу здесь еще что-нибудь интересное или полезное для себя. Больше в студии я не заглядывал и без остановок прошел по длинному коридору Трупкинского телецентра. В конце коридора находилась широкая лестница, перед которой располагался еще один пост охраны. Наверх пропускали только тех сотрудников телецентра, которые предъявляли специальные пропуска.
Мне, разумеется, никакого документа не требовалось. Я поднялся на один этаж вверх и оказался в просторном вестибюле, от которого в четыре стороны расходились коридоры, устланные мягкими ковровыми дорожками. По ним бесшумными тенями передвигались немногочисленные люди и боблины с кожаными портфелями в руках и с чрезвычайно важными и значительными выражениями на лицах.
Я не стал обращаться за помощью и сам без особого труда отыскал кабинет под номером сто сорок семь. Деревянная дверь была заперта. Но я знал, что в кабинете в данный момент находятся три человека — один мужчина лет тридцати-тридцати пяти и две молодые женщины лет двадцати. Мужчиной, без всякого сомнения, являлся Прогнутий Проскочеев, а женщины были либо его секретаршами, либо младшими редакторами. Я пришел вовремя — Прогнутий уже перестал заниматься с женщинами тем, чем обычно занимается мужчина-руководитель со своими молодыми сотрудницами. Все трое надевали одежду, женщины приводили в порядок прически и макияж.
Я открыл дверь в кабинет и сразу же создал майю, вырвав Прогнутия Проскочеева и его любовниц из реальности. Женщины меня не интересовали, поэтому я затормозил их субъективное время. А вот восприятие Проскочеева я ускорил, чтобы уложить предстоящий разговор в несколько секунд. В майе я поместил его в центр бескрайней пылающей равнины, а себя изобразил в виде человекообразного сгустка пламени. Я рассчитывал но то, что Проскочеев придет в ужас, но его реакция оказалась какой-то вялой и почти равнодушной.
Объяснение этому я получил из первой же произнесенной Проскочеевым фразы:
— Ну вот, бабы и наркотики меня все-таки доконали…
Обострив свое магическое восприятие, я обнаружил на столе, на воротнике и на ноздрях Проскочеева мельчайшие крупинки белого порошка. Женщины также нанюхались этой дряни, потому-то для создания и поддержания майи мне почти не приходилось прикладывать усилий — сознание людей и без того было ослаблено и замутнено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177