Помни, сегодня ты тоже можешь увидеть сны, – сказал Маттас, разматывая повязку, закрывающую пустые глазницы. Доминик понял его и поспешил оставить старого монаха в одиночестве. Оставшись один, старый Маттас снял последний слой ткани, пробежал пальцами по лицу, ощупал обожженную кожу, вспоминая ту, столь далекую теперь ночь, когда огонь падал горящей стеной с разъяренных небес – разрушая их часовню, их дома, унося столько невинных жизней. Маттас тогда был смел, он вытаскивал из огня Стражей, заставлял их заниматься делом, так что ужас и паника вскоре улеглись.
В конце концов силы Полотна сумели отомстить им. Они убили всех Стражей, кроме одного. И они оставили Маттасу последнюю ужасную картину – его товарищи истекают кровью, льющейся из трещин на их почерневшей, обуглившейся коже. Даже когда ужасный удар был нанесен по его глазам, Маттас сумел продолжить псалом. Даже тогда.
Все упорство, вся его твердость исчезли вместе со зрением. Осталось лишь терпение. Он выиграл тот страшный бой. Никакая новая жестокость сил Полотна уже не сможет превзойти совершенное.
– Давайте, – прошептал он, укладываясь в узкую кровать. – Давайте, темные души, покажите мне что хотите.
Он уже задремал, когда кровь наполнила его рот, он закашлялся, брызгая алыми каплями на подушку. Сердце его забилось быстрее, страх и слабость овладели его рассудком. Мгновение бессилие было таким неподдельным, что это уже не могло быть сном. Потом он услышал голос, призывающий его явиться и начать пение псалмов – как ему показалось, голос доносился издалека. Он понял, что началась его ночь пыток.
Он попробовал подняться, но не смог даже пошевелиться. Он попытался заговорить, но понял, что потерял дар речи. Тьма сомкнулась вокруг него, и из ее глубин доносились голоса Стражей, распевающих его имя, он чувствовал, как давят его путы, которыми они обматывают его тело, как начинается длинная медленная погребальная песнь. Он чувствовал, что его поднимают, сносят по ступеням из комнаты к его могиле, которая уже вырыта рядом с часовней. Таков был обычай Ордена – его душа должна сторожить Полотно и при жизни, и после смерти. И его опустили на дно. Он чувствовал, как земля засыпает его, вдавливает. Он услышал смех…
Искушающий. Торжествующий.
Настала ночь. Живой Маттас был стар и дряхл. Суставы рук и ног распухли от артрита. Но призрак того, каким он был когда-то, восстал из своей могилы – вновь юный и совершенный. Маттас вновь мог видеть, как приближается он к дверям часовни, чтобы занять свое место и приготовиться к долгой ночи псалмов.
Лишь двое Стражей вышли из зала. Он пристальнее вгляделся в их лица, с трудом узнал Лео и Доминика. Они ужасно постарели.
У Доминика был костыль, и он тяжело опирался на эту подпорку, не в силах удерживать вес тела на слабых ногах. Глаза его гноились, кожа на руках побледнела и сморщилась. Его свободная рука сильно тряслась, пока он ковылял на свое место перед часовней. Лео стоял рядом – тоже старый и слабый, но все еще решительный. Чернокрыл кружился над крепостью, и его темная тень проносилась по камням двора.
Ужасные полузвери-полулюди карабкались по стенам, рвались внутрь. Когда последние Стражи начали пение, под напором когтей и косматых лап тварей рухнули прогнившие ворота в крепость. Кошмарная стая чудищ бросилась вперед, их пасти были жадно распахнуты, пена клубилась на клыках – они жаждали насыщения. Бегущая первой тварь – огромная и темная, больше похожая на медведя, чем на человека, пинком отбросила Лео к каменной стене часовни. Огромные челюсти пронзили ветхое серое одеяние и впились в бледную старческую кожу.
Начиная просыпаться, Маттас успокоил сбивчивое дыхание и вновь позволил рассудку задремать. Как только убаюкивающая, покойная темнота сна заполнила все существо Маттаса, кто-то начал нашептывать ему мысли.
Если бы Маттас мог полностью проснуться, если бы у него остались глаза, он бы увидел серую тень рядом с кроватью, тонкие шевелящиеся губы. Всю ночь тень оставалась с ним, проникая в его собственные беспорядочные сновидения, вкладывая в его сознание слова: «Джонатан сделает это. Джонатан уничтожит тебя. Джонатана нужно прогнать».
Когда Маттас присоединился к остальным за завтраком, выяснилось, что не ему одному привиделось ужасное будущее. Доминик и Лео видели такие же сны, только Лео было сказано, что ребенка нельзя отпускать, а Доминик во сне вообще не слышал о Джонатане.
– Быть может, это вещие сны, – сказал Гектор. – Помню, в детстве отец каждое утро пересказывал нам, что видел во сне, а потом решал, как прожить этот день. Я хотел бы знать, какие были бы мои сны. Я выпил порцию Лео лишь потому, что иначе вы исключили бы меня из Ордена.
– И правильно бы сделали, – возразил Маттас. – Ты не знаешь, каковы были наши ночи, пока к нам не пришел Лео и не начал готовить этот напиток.
– Во сне Маттаса заключена правда, – сказал Пето. – Никто не остается здесь, если не был призван. Даже ребенок.
– Согласен – мы должны отослать ребенка, – добавил Гектор совершенно неожиданно.
– Но не так далеко, чтобы мы не смогли все знать о нем. Не столь далеко, чтобы он не смог вернуться к нам, если ему будет зов.
– Расстояние – не помеха, если ему будет истинное призвание, – ответил Пето. – Я проплыл сквозь туманы, чтобы добраться до Ордена.
– Но если мы ошиблись в ребенке – если он зло, – будет лучше, если мы узнаем правду, пока он молод, – продолжил Гектор. – Отправим младенца в Линде. Мы сможем знать все новости о нем, и если наши опасения окажутся безосновательными и ему будет призвание, он легко сможет возвратиться к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100