И как каждый человек, он сделает свой выбор между добром и злом, когда придет время и он станет старше.
Лео задумался.
– Ну и что ты хочешь от меня? – спросил он наконец.
– Наведи ауру вокруг ребенка. Лучше всего, пожалуй, зеленую. Когда я проведу своим амулетом через ауру, зажги ее. Это будет достаточно убедительно выглядеть. А потом мы отошлем ребенка.
Лео кивнул и вытащил свой сборник заклинаний с полки. Пока Доминик молился, чтобы его решение оказалось верным, Лео освежил в памяти слова и жесты простого заклинания.
Наконец Лео закрыл книгу, и оба монаха вышли к остальным Стражам в трапезную. Гектор неохотно передал ребенка Лео, тот положил обнаженного младенца на стол перед Домиником. Ребенок дрожал от холода и, казалось, был возмущен таким непочтительным обхождением, но все же не плакал. Его ярко-голубые глаза, глубокие, как у многих младенцев, не отрывались от ближайшего к нему предмета – амулета, который держал Доминик.
Круглый медный амулет представлял собой сферу, заключенную в окружность. Когда-то, в ином мире это был символ восходящего Солнца. Доминик невесело улыбнулся – даже в этом мире именно рассвет освобождает их от тяжких трудов каждое полнолуние.
Когда Доминик произнес свое заклинание, Лео прошептал свое, и над младенцем появилось сначала слабое, но все усиливавшееся сияние – сверкающая зеленая аура становилась ярче с каждым произносимым Домиником словом.
Когда сияние стало нестерпимым, Доминик повел сквозь него свой амулет. Как и просил Доминик, сияние отразилось амулетом, и яркие лучи света упали на лица монахов. Сияние выхватило из полумрака безучастное лицо Маттаса, на глазах Гектора блеснули слезы.
Доминик отвел амулет, сияние запульсировало, ослабло и медленно пропало.
– Кончено. Он – не сын дьявола, – объявил Доминик. – А теперь нам нужно дать ему покой.
Они совершили обряд наречения под открытым небом, на холодном ветру перед распахнутыми дверьми часовни. Если Полотно хоть как-то связано с ребенком, это должно проявиться сейчас – так заявил Доминик. Они опустились на колени прямо на грубые камни двора, ребенок лежал перед ними. И они распевали псалмы, которые должны были направить младенца на праведный путь.
– Нарекаю его Джонатаном, – произнес Доминик, когда они окончили пение, повторив выбранное самой Лейт имя. – Назначаю ему служение добру.
Он наклонился, чтобы окропить головку младенца, и тут цепь, на которой висел его амулет, порвалась. Тяжелый медный диск упал, его острая кромка порезала щечку младенца, диск со стуком упал на камень.
Джонатан повернул лицо в ту же сторону, и кромка амулета снова порезала его щеку, оставив вторую рану над первой. Он лишь слабо всхлипнул и замолк, когда святая вода окропила его лоб, чтобы очистить мысли, руки, чтобы направлять его труды, и ноги, чтобы вести его по стезе добра. Пока длился ритуал, Доминик с тревогой ждал какого-то знака. Но младенец лежал спокойно, хотя пронзительный ветер завывал в стенах крепости, и Полотно висело неподвижно, искрясь во мраке часовни.
– Джонатан, – повторил Доминик и запеленал ребенка. Он покинул остальных и унес младенца в свою спальню.

* * *
Лейт провела так много дней, составляя историю своей жизни – единственное наследство Джонатана, – что казалось неверным лишать мальчика этого знания. И все же Стражи решили, что, узнав о своем рождении, о своем возможном отце, ребенок будет потрясен.
И снова, запершись в библиотеке, Лео наложил руки на последние слова исповеди Лейт. Он произнес короткое заклинание, и слова, написанные Лейт, засветились, задрожали и исчезли. Лео взял перо и, подражая ее неровному, сбивчивому почерку, написал другие слова. Потом он внимательно перечитал написанное, прочитал всю исповедь, удалив любые ссылки и намеки на возможного отца Джонатана, так что теперь стало бесспорным, что его отец – Вар, и никто другой.
Все прочее осталось таким, как писала сама Лейт.
Он положил свиток в резную каменную шкатулку, где были сложены и прочие записи об истории Полотна, потом запер шкатулку сложным заклинанием, которое могли снять лишь он и Доминик. Ни один из Стражей, кроме них двоих, не умел читать, но ведь другие – воры и колдуны – смогут в этих повествованиях найти ключ к могуществу.
Через несколько месяцев ребенок уже достаточно окреп и подрос, чтобы выдержать переезд. Когда пришло время, они решили отослать его в Картакасс. Лео знал там одну семью, и, раз мальчик был светловолосым, он вполне мог стать там своим. Такие вещи случаются с детьми. Может быть, когда-нибудь этот ребенок вернется к ним. Если это произойдет, он будет вправе узнать о судьбе своей матери.

* * *
Той ночью монахи пировали – свежеубитый олень и последнее вино из Линде, такое редкое и необходимое для рассудка. То ли от вина, то ли по какой-то иной причине Лео оступился, когда нес последний сосуд с напитком, изгоняющим сны. Бутыль чуть не выскользнула из его рук, при этом выплеснулась чуть ли не половина содержимого.
Лео, Доминик и Пето пили, а Маттас и Гектор готовились сторожить часовню и крепость. Но когда они стали расходиться на ночь, Маттас потерял сознание. Его лицо побагровело, на лбу выступил обильный пот, что означало возвращение его старого недуга. Пето охотно заменил его той ночью, но для Маттаса не осталось ни глотка напитка.
– Я так давно уже не видел снов, – сказал Маттас Доминику, который довел его до постели. – Какие бы они ни были ужасные, я очень соскучился по видениям.
– Если я тебе понадоблюсь, крикни, и я приду, старый мой друг, – мрачно ответил Доминик.
– Я уже привык к тем штукам, что вытворяют существа с Полотна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100