Несколько раз оглядев полутемную камеру, он нашел и принес обрывки одежды, которые валялись в темном углу, и укрыл женщину.
– Отойди! – раздался хриплый голос Кукольника.
Солдат отскочил назад, освобождая влиятельному лорду проход к несчастной слепой. Единственный здоровый глаз Кукольника удовлетворенно блеснул, когда он осмотрел ее, заметив, что дыхание все еще вздымает ей грудь. Потом Кукольник обернулся, оттолкнул ближайшего солдата костлявой рукой и крикнул:
– Убирайтесь! Все прочь!
Не говоря ни слова, все стражники развернулись и бросились вон, и их шаги громко зазвучали под темными сводами тюрьмы. Кукольник прислушался к тому, как стукнули железные ворота, а потом приблизился к почти безжизненной фигуре, сорвал тряпки, которые прикрывали наготу, и долго смотрел на лилейно-белое тело. Да, Мария была красивой.
Не ускользнула от его единственного глаза и кровь, которая струилась по ее плечам и рукам. Он перевернул женщину. Ее спина превратилась в кровавое месиво.
– Она не переживет ночь, – заметил Кукольник хриплым шепотом. Он снова прикрыл женщину тряпьем, отступил и встал в стороне, наблюдая за ней, лицо владельца Карнавала было, как всегда, закрыто капюшоном. В конце концов он пробормотал:
– Нет, так не пойдет.
Кукольник развернулся, быстро вышел и запер за собой дверь. Ключ в замке зловеще клацнул.
Этот звук привел Марию в чувство, хотя по-настоящему она и не теряла сознания. Она знала, что обнажена, знала, что тысячи мужчин поедают ее глазами, ближе всех были стражники и палач – человек, который пах смертью. Но она не двигалась, боясь, что любое ее движение заставит их продлить пытку.
После шестнадцатого или семнадцатого удара ее мозг погрузился в какое-то странное состояние, в котором она почти не чувствовала боли. Она больше не ощущала бич, а только слышала его свист, как будто он опускался на чью-то чужую спину. И крики боли, казалось, издавал кто-то другой. Сквозь болезненную одурь пробивались какие-то иные звуки, иные образы – ржание лошади на улице, холодный камень пола, запах свежеиспеченного хлеба. Потом она вдруг услыхала шепот:
– Она не переживет ночь.
Мария знала, что это правда.
Ей было страшно. Слепая вдруг поняла, что не хочет умирать, клацанье замка и металлический стук ворот тюрьмы лишили ее праведного гнева, бич снова сделал ее уродом, не генералом, революционеркой, сильной личностью, а уродом. Ее удивило это чувство, страх холодной рукой сжал сердце, она дрожала с головы до пят, она не хотела умирать. Большего ужаса она не могла почувствовать, больших жестокостей не могла испытать, не было пыток, которые могли бы причинить ей большую боль. В некотором роде она уже была мертва.
Она умерла тогда, когда предала отца, когда отдала его в руки Совета. Она умерла, когда попыталась освободить его, но ему пришлось защищать ее, спасти ценой своей жизни. В третий раз она умерла, когда они ослепили ее… Неужели эта последняя смерть могла так мучить ее?
Но все было именно так. Перед глазами возник темный призрак смерти, неизбежный и угрожающий. Его не могли остановить никакие слова. Не было больше надежд. Его горячий презрительный смех проникал под мужественную маску сильной личности, которую она носила, открывая под ним испуганное лицо слепой девушки. Но и этот лик таял, а из-под него лезла перекошенная личина урода, который отчаянно хотел жить.
Мария знала, что может сделать все что угодно, чтобы выжить.
Она попыталась двинуться, но слабое, покрытое холодным потом тело отказывалось повиноваться. Из невидящих глаз хлынули горячие слезы беспомощности.
И тут она почувствовала, как кто-то тронул ее за плечо. Это были мягкие и нежные руки женщины. Холодный воздух прорезали далекие тихие слова:
– Я Бетел. Я здесь, чтобы перевязать твои раны.
Мария попыталась что-то пробормотать в ответ, но запекшиеся испуганные губы исторгали только стоны.
– Ну, ну, – ласково продолжала врачевательница, переворачивая Марию. – Я не дам тебе умереть.
– П-пожалуйста, – простонала Мария. – Помогите мне…, помогите мне бежать.
Женщина поджала губы и нежно занялась ее спиной, ее руки приносили облегчение, на израненную кожу пролился целительный бальзам, и огонь слегка утих.
– Я занимаюсь лечением, – наконец, сказала женщина, – а не изменой.
– В-вы же знаете, – прохрипела Мария, – что лечите…, меня только для завтрашней казни…
Мягкая рука взяла ее за руку.
– Знаю.


***

Гермос остановился, чтобы передохнуть, он весь вспотел, карабкаясь вверх по каменной скале. План Вэлора удался без сучка и задоринки: карлики отвлекли большинство солдат, так что только вдалеке осталась небольшая группа резерва, остальные ринулись в бой с уродами. Великан спустился по веревке вниз, прошел через разрушенный Карнавал, не встретив ни одного охранника, скрылся в высокой траве и добежал до ближайшего леса.
Потом всю долгую черную ночь он шел по темным зарослям, болотам и опушкам. Он почти не разбирал дороги, зная только то, что двигается на юг, пока наконец не добрался до дикой, заросшей незнакомыми деревьями земли. Расставив метки, Гермос по узкой тропинке поднялся на гору, взобравшись к самому розоватому предрассветному небу. Он еще не успел достигнуть вершины, когда из-за горизонта выкатился раскаленный добела шар солнца, заставив все предметы отбрасывать на землю таинственные, ни на что не похожие тени. Теперь великан уже был на самой вершине.
Он ужасно устал, и все вокруг было таким непривычным, что Гермос упал на колени, тяжело хватая воздух открытым ртом.
Перед ним расстилалась зеленая радостная земля, с двух сторон ограниченная поблескивающим морем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86