В конце концов я вернулась, чтобы забрать сумку, спрятаться где-нибудь и броситься бежать со всех ног при первых лучах зари.
Сенай глядел на меня.
– Это не конец, – тихонько произнес он мне вслед. – Ты же слышала, что сказал Давин: наши жизни принадлежат друг другу. А от того, что принадлежит мне, я так просто не откажусь, пусть даже снова просить тебя быть со мной мне придется уже по-драконьи.
Серебристые звезды неспешно плыли над головой, и я заставила себя пойти спать ко входу в пещеры, за скалой.

Меня разбудила песня Эйдана. Он сидел на скале, закрыв глаза, и белое пламя плясало вокруг его головы и рук; стоя рядом с Давином, Доналом и потрясенными элирийскими солдатами, я смотрела и слушала, как дивный голос творит музыку такой пронзительной красоты, что сердце у меня сжималось. Лицо его отражало нечеловеческое блаженство, он пел мелодию своей души, а вдали, на утесах за опустевшим Кир-Накай, сидел и слушал, отблескивая медью в лучах рассвета, величественный темный дракон.
Бездна зияла у меня за спиной. Я взвалила сумку на плечо и пошла прочь.

Глава 36


Я чую, облака таят грозу.
В расцвете лето, солнечные дни
Длинны и светлы; все ж мы предвкушаем
Тот зимний сон, ту сладостную дрему,
В которой зачинаем мы детей,
В которой нам отказывали долго
Проклятые безжалостные стражи,
А нынче поутру моя сестра
Летела на восход.
Я видел, видел -
Парила Меттис, утренний туман
Пронзая, поднималась выше, выше,
Сверкала чешуя ее на солнце.
Впервые Меттис складывала песню
За годы долгие позорнейшего рабства!
Благословен будь Эйдан: песнь его
Освободила мой народ из плена,
Который был нам горше смерти тлена.


Но ты, любимый мой, скорбишь, я вижу;
Умолкнешь ты, певец богов крылатых, -
И внятна мне в повисшей тишине
Вся боль твоя, тоска твоя и мука,
Как внятен посвист ветра зимней ночью,
Как слышен в небе шорох птичьих крыл.
О, не печалься, ибо дни летят
Стремительно, как искры от костра,
Настанет час, и весь народ крылатый,
Которого избранник ты любимый,
Подхватит песнь твою, споет с тобою -
Ведь это предначертано судьбою.


О Эйдан, голос твой утишил боль
Моих сестер, чьи небеса померкли,
Когда они оплакивали горько
Детенышей утраченных. А ты,
Ты врачевал мелодией своею
Безумье их. А вспомни, как Джодар,
Мой брат крылатый, – и не он один,
Кто опьянялся кровию людскою -
Они, тебе внимая, исцелялись,
С их глаз спадала мрака пелена.
О мой любимый, ты слагаешь песни,
И с каждым днем растет и крепнет мощь
Той магии, что наполняет голос
Твой сладкозвучный…


Что его терзает?
Его страшит день завтрашний, и смутно
Ему грядущее в неверном мире этом,
Который зыбок, словно отраженье
Луны в озерной глади. Он тоскует
О том, что соплеменники его
Плутают, будто путники во тьме
Лесной чащобы. Все же знаю я:
Не раз сойти снегам, созреть плодам,
Не раз листве опасть и вновь раскрыться,
Пока они услышат и постигнут
То, что поет любимый мой… Послушай,
Твою, как книгу, я читаю душу,
Ужель меня ты думал обмануть?
Так знай же – связь меж нами неразрывна,
Ты предан мне навеки, закаленный
Тем пламенем, что было жарче ада
И снегопада первого белей.
Ты полон боли, ты подобен ране
Кровоточащей. Роэлан не в силах
Страданье видеть. Выше, выше в небо
Летим, любимый, – только так отыщешь
Ты то, что потерял в себе самом.
Лечу! Пока клубятся облака
И ветер наполняет эти крылья,
Не кончена история, не смолкнет
И песнь твоя крылатая. Лечу!


Глава 37

Лара

Я сидела у костерка в трех днях пути от Кир-Накай – или того, что от него осталось, – и ждала, когда растопится снег в котелке. Мой огонек был не более чем крошечной искоркой в бесконечной ночи – ясной и немилосердно холодной, хотя уже почти настало лето. Надо бы спуститься пониже.
Я поворошила вялый огонь. На такой высоте дров не найти. Кустарник отсырел, потому что днем было довольно тепло и снежное одеяло подтаивало. Как хорошо одной. Можно спокойно выбросить из головы сумятицу и неопределенность, донимавшие меня всю весну. Сыновьям и дочерям Клана замешательство не пристало.
Скоро мне станет не до слезливых мечтаний. Грядет война – подобных войн те, кто живет в этом мире, еще не знают. Только стрелы, мечи и копья. Люди против людей. В Камартане есть один умелец, который может вытравить с моей руки знак Клана. Надо бы это сделать, пока никому в голову не приходит присматриваться.
После того, как наше племя покончит с междоусобной местью, начнется настоящая резня. Как только летнее солнце расчистит перевалы в горах, окружающих Элирию и ее цивилизованных соседей, весть о том, что драконы вернулись на запад, достигнет степных дикарей. По рекам на ладьях-плоскодонках приплывут варвары с раскрашенными лицами, в меховых плащах и рогатых масках. Они промчатся по стране на мохнатых лошадках, гортанно крича, звеня костяными серьгами и размахивая кривыми саблями.
Опытный разведчик окажется как раз к месту. А тот, кто умеет обращаться с мечом и к тому же способен предсказать, что сделают лишенные могущества Всадники, – к месту вдвойне. Разыщу принца и дам ему знать, что не прочь на него поработать. Такому принцу, как Донал, служить не зазорно. Давин видел его в деле. Да и я видела, просто мое проклятое упорство не позволило мне признать его достоинства при всех. Особенно при Эйдане. Потому что мне мешали замешательство, гордость и чувство вины. А теперь Эйдан ушел – ушел со своими драконами, следуя зову долга, дара, сердца…
Прекрати! Думай о чем-нибудь другом!
Все эти дни я думала только об Эйдане, и сумятица в голове лишь усиливалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118