Сначала я решил, что это скрипторий, но когда я коснулся пальцами темных пятен на столешнице, то почувствовал не слова, а кровь, боль и смерть. Наверное, комната хирурга. С тяжелым сердцем я закончил осмотр первого этажа и направился к главной лестнице.
На следующем этаже я обнаружил пятьдесят крошечных комнаток, в нескольких из них на полу лежали тонкие соломенные подстилки, большая часть комнат была пуста. На третьем этаже оказались детские спальни. Два длинных помещения, несколько крошечных грязных матрасов На полу солома, у стены стол с корытом и кувшином В одном углу я нашел обгрызенную мышами тряпичную куклу, на тряпке было нарисовано смеющееся лицо. А на стенах… Я улыбнулся, несмотря на сжатое тисками сердце. На длинной стене сохранились сделанные углем рисунки рожицы и схематические человечки, солнце и деревья, страшноватого вида лошади и еще отпечатки множества маленьких ладошек. Прошли годы с тех пор, как здесь были дети.
Обессиленный бессмысленным путешествием, я встал у окна и долго смотрел на зеленые равнины Манганара, позволяя теплому ветру обдувать мое запыленное лицо. От открывающегося из окна вида захватывало дух. Плавные изгибы широкой реки сияли под солнцем. По обоим ее берегам в сторону города тянулись бескрайние поля пшеницы. А на западе виднелась темная полоса Императорской дороги, широкого ровного пути, ведущего из Загада в самое сердце Азахстана, а потом дальше на восток. Если дети, жившие в этих комнатах, не принадлежали миру, они хотя бы могли видеть, как он проходит мимо.
Я потерял его. Ни один ребенок уже не вернется в это место.

Три дня спустя я сидел у источника, на перекрестке, в тени длиннолистого дерева. Я пил чудесную холодную воду и пытался разобраться с несколькими проблемами: с деньгами, дальнейшими целями и тоской по дому.
С деньгами, поскольку мои несколько зенаров почти кончились, было бы глупо тратить остатки, не зная, куда я пойду и зачем. Когда я вернулся к гробнице, там уже никого не было. Старуха, следившая за лампами, заявила, что здесь уже лет десять нет никаких жрецов. Долгар проигрывает в популярности новым дерзийским богам. Я вернулся в переулок и не нашел там белого кинжала, а в пивной хозяйничал совсем другой человек. Я расспросил каждого в городе о Долгаре и его жрецах, никто ничего не знал. Я решил, что единственное, что мне остается, – отправиться обратно в Терину и попытаться снова взять след. И я отправился. Но, пройдя несколько лиг, я остановился. Я вдруг понял, что не найду там ни одного человека из тех, что указали мне дорогу в первый раз.
Что до моих целей, даже если я найду своего сына, что я смогу ему предложить? Жрец понял это. Я умел сражаться. Я жил этим. Я дышал этим. Каждый день своей жизни я оттачивал умение убивать. Что мое умение даст ребенку? Лучше ему остаться с неграмотным, но добрым жрецом, чем с человеком, постоянно общающимся с демонами.
Когда нет денег и цели, очень трудно противостоять тоске по дому. Несмотря на обиду, я мечтал о зелени и деревьях, дожде и тихих днях. Я не собирался снова покидать дом. Эззарианские Смотрители редко пересекали границы страны, даже когда их было много. Наша сила и наша жизнь тесно связаны с деревьями и холмами и с той работой, которой мы живем. Я должен быть дома, среди своих, узнать, что же все-таки произошло, – хотят они этого или нет. Хотя после Кол-Диата мне больше не снилось снов, меня преследовали воспоминания о поглощающей меня тьме. Я убедился, что должен изучить, исследовать, узнать самого себя, даже если для этого придется отдать себя в руки Каддока. Но я не мог вынести мысли о том, что по возвращении в Эззарию мне придется просто работать на полях, выслушивать советы Каддока и жить под одной крышей с женщиной, которую я больше не хотел знать. Безвыходное положение.
Поэтому я просто сидел у ручья, пил воду и смотрел, как бедное семейство, состоящее из трех братьев, их жен и детей, грузится в телеги, чтобы ехать дальше к новой жизни, ожидающей их на границе. Я хотел бы поменять свои печали на их простые страхи и надежды.
Озарение часто подобно вспыхнувшей в мозгу молнии, но я никогда не думал, что оно может принимать четкие контуры. Я наклонился над водой, чтобы снова наполнить чашку, и вдруг увидел мысленным взором монстра с длинной шеей, кожистыми крыльями, изрыгающего огонь. Это чудище не было страшным и не производило впечатления живого, это был просто образ из дерзийских легенд. Я улыбнулся и прошептал слова, которые показались бы странными любому постороннему слушателю:
– Где же вы, мой повелитель? И почему вы ищите меня после такого долгого перерыва?
Через несколько месяцев после моего возвращения в Эззарию я услышал новость о том, что наследник престола женился на прекрасной женщине, которая когда-то помогла мне спасти его жизнь. Я послал ему на свадьбу небольшой подарок – нефритовую статуэтку гирбеста, легендарного дерзийского чудовища. Я не приложил к ней ни записки, ни подписи, поскольку был уверен, что он догадается, от кого эта безделушка, и вспомнит нужное слово, когда захочет увидеть меня. Я научил его одному заклинанию, когда мы бежали из Кафарны, и именно это заклинание было наложено на статуэтку гирбеста. Я понятия не имел, сколько времени ему понадобится, чтобы добраться до указанного в заклинании места встречи, но больше идти все равно было некуда. Я был счастлив, что мои сомнения разрешились сами собой, и через полчаса я отправился на встречу с человеком, который когда-то купил меня за двадцать зенаров.

Место, указанное мною в заклинании, находилось в пустынях Южного Манганара, как раз у подножия гор на границе с Эззарией, в двух днях пути от моего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123