Дурган сидел на полу в дальнем конце комнаты перед небольшой жаровней и точил длинный старомодный меч. Он посмотрел мне вслед, когда я пошел к двери.
– Мне сказали, у тебя есть имя.
Я молча кивнул, приготовившись к худшему.
– Эззарийцы не любят, когда их зовут по имени, – он продолжал методично водить лезвием по серому камню. Это был не вопрос, а утверждение, но он, казалось, ждал ответа. Он сказал не все, что хотел. Это было очень странно.
– Ты кое-что знаешь об эззарийцах, – ответил я в тон ему, уверенный в том, что он не знает ничего, что хотя бы отдаленно напоминало правду. Замкнутость, сдержанность составляли суть нашей натуры.
– Моя семья с юга. Из Кареша.
Кареш был маленьким городком, затерянным среди зеленых лугов Манганара, приблизительно в четырех днях пути от границы Эззарии. Когда я был еще ребенком, мы торговали с Карешем, мне, мальчишке, он казался огромным перенаселенным городом после наших бесконечных и почти безлюдных просторов.
– В Кареше варят лучший в Империи эль, – сказал я. – А наши мельники всегда закупали пшеницу только там.
– Точно, – толстые пальцы прижали блестящее лезвие к камню. Разговор был окончен. Было сказано гораздо больше, чем могли вместить слова.
Я снова направился к двери, потом остановился, прикрыл глаза и негромко произнес:
– Мастер Дурган, не попадайся на глаза келидцу.
Краем глаза я видел, как дернулась его голова, и я чувствовал его взгляд, пока бежал через многолюдный двор к кухонной двери. Я ощущал себя самым большим дураком, когда-либо появлявшимся на свет. Одно доброе слово ничего не меняло. Дурган все равно означал порку.

Зимний Дар Хегед длился двадцать три дня первого месяца года. Каждое знатное семейство Дерзи присылало своего представителя, дениссара, который приезжал, чтобы доставить полагающуюся долю налогов, узнать, сколько людей, лошадей и провианта необходимо приготовить к весенней кампании, разобрать тяжбы с другими семействами, рассказать, какое именно дело нуждается во внимании повелителя. Улицы Кафарны были запружены знатными воинами и их свитой, солдатами с мрачными лицами, сопровождающими обозы с деньгами, людьми, взволнованными встречей с родственниками или детьми, перешедшими после женитьбы в другой клан. Уличные торговцы, лавочники и владельцы постоялых дворов пытались извлечь максимальную выгоду из приезжих, то и дело вспыхивали ссоры и драки, связанные с дележом земель или собственности. Дар Хегед был временем заключения браков, объявления о помолвках, составления контрактов, оформления торговых и юридических сделок всех видов.
У меня не было возможности наблюдать за суетой улиц, только за делами принца. Александр сидел в меньшем из двух позолоченных кресел на возвышении в глубине закопченного Зала в обществе десяти советников, представителей старейших фамилий Дерзи. Но они присутствовали здесь только для вида. Император, или в данном случае его сын, имел право сказать последнее слово по любому вопросу. Ряд налогоплательщиков и просителей тянулся через всю огромную залу, вдоль стен которой толпились сочувствующие: домочадцы, слуги и просто зеваки, те, кто сумел пробиться через толпу.
Мой стол стоял справа от кресла принца, под углом и довольно близко, так, чтобы я мог видеть и слышать и принца, и стоящего перед ним просителя. Рядом с моим столом стоял еще один, на нем лежал метр, стояли весы и ряд блестящих медных гирь. Управлялся со всем этим Главный императорский рикка магистрата мер и весов. В каждом городе и деревне, где был рынок, был и рикка, следящий за весами торговцев, проверяющий качество монет и контролирующий сделки.
Наша работа начиналась рано утром и продолжалась до самого вечера. От долгого писания у меня ныла рука, и все пальцы были заляпаны чернилами. Дело каждого посетителя записывалось в переплетенный в кожу огромный том, туда же переписывались все относящиеся к делу письма и документы, оригиналы которых отсылались не приехавшим на Дар Хегед ответчикам.
Присутствие в Зале чужеродца, да еще и раба, возмущало дерзийцев. Они давали мне понять это, проходя мимо или ожидая, пока я закончу оформление их бумаг: до меня доносились высказанные громким шепотом ругательства, проклятия и описания того, какой именно должна быть моя смерть. Наверное, Дурган был прав, меня выставили на всеобщее обозрение с какой-то целью. Я замечал быстрые взгляды и перешептывания, явно касающиеся меня и той роли, которую я сыграл в падении лорда Вейни и гибели лорда Сьержа. Все перешептывания замолкали, когда принц бросал на болтунов хмурый взгляд, но как только он приступал к разбору следующего дела, они принимались за свое.
Несмотря на все это, мне нравились мои обязанности. Рядом со мной пылал громадный камин, передо мной проходило множество новых людей, и, хотя большинство дел было заурядным и скучным, встречались интересные моменты и забавные происшествия. Более того, когда я вернулся в дом после первого дня, Дурган распорядился, чтобы меня больше не запирали в подвал. Зерун, правда, постарался, чтобы о моей дурной репутации стало известно всем рабам – ни один из них не осмеливался говорить со мной – но я был счастлив хотя бы просто слышать дыхание других человеческих существ рядом с собой. Так было гораздо легче отогнать ночные страхи, продолжавшие преследовать меня. Так я мог сопротивляться кошмарам, снова и снова возвращающимся ко мне.
Что же до Александра, он ненавидел свои обязанности. Он сухо разговаривал со всеми посетителями, даже если они приносили с собой набитые богатыми подарками сундуки, предназначенные для отправки в сокровищницы Загада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137