И вообще перед разговором с Мешковым мне надо было выучить английский язык. На английском я бы его наверняка уговорил, как джентльмен джентльмена. Приоткрыв один глаз, Дерябин продолжал смотреть на меня, легко касаясь нарисованных клавишей своими нервными пальчиками. Дерябин был жутко нервный парень и пугливый, как птичка (художественная натура, как говорит моя мама), поэтому, чтобы он сразу не спорхнул с бревна и не улетел домой, я всё делал вид, что очень внимательно слушаю его игру на рояле, хотя думал только об одном: лишь бы этот нервный Дерябин не догадался, кто перед ним сидит на самом деле. Если он догадается, что перед ним сижу я,- ни за что не поможет, и всё из-за своего попугая, то есть не из-за своего, а из-за бабушкиного... А что я такого особенного сделал? Просто я хотел, чтобы Таня Кузовлева узнала от Дерябина, что я, вероятно, в будущем стану, может, самым знаменитым дрессировщиком птиц. Я думал, что Дерябин так и скажет Тане Кузовлевой: "Этот Алексей Завитай-кин, оказывается, большой педагог!" Дело в том, что у Антошкиной бабушки был говорящий попугай Коко, с которым они носились, как я не знаю с чем. Главное, что этот попугай у них был жуткий хвастун, от него только и было слышно: "Кокошка хор-рошая птичка! Кокошка ууумничка! Кокошка воспитанный попугай". В конце концов скромность должна, наверно, украшать не только человека, но и попугая. В общем, недавно, когда Антошкина бабушка уехала на две недели в гости в Воронеж, Антошка сам мне сказал, что этот попугай ему всё время действует на нервы и мешает заниматься на рояле. А я ему сказал, что пусть попугай поживёт у меня на чердаке и что я за ним буду ухаживать, как Антошкина бабушка. Антошка, конечно, сразу согласился, и две недели ему никто не мешал играть на рояле. Перед приездом бабушки мы с Антошкой перенесли попугая в её комнату. Главное, сам же этот Антон чуть со смеху не умер, когда бабушка сказала прямо с порога попугаю: - Здравствуй, Кокошенька! А он ей в ответ: - Судар-р-р-рыня, позвольте вам выйти вон. Бабушка, конечно, чуть в обморок не упала, а Кокошка ей предложил сыграть в подкидного дур-р-рака. Неотложку вызывали, а Антон перестал со мной разговаривать. А разве я виноват, что попугай оказался таким способным учеником и совсем уж не такой хорошей птичкой, как он о себе все время трещал во всеуслышание. А потом, что я та--кого сделал плохого? Я же фразу: "Позвольте вам выйти вон"-из Чехова взял, а Чехов-классик, его во всех школах проходят. В крайнем случае, если этот Кокошка и дальше будет ругаться, а он теперь всё время ругается и не хочет отучиваться, его можно в Англию послать, я своими глазами читал, что англичанка Дороти Нил основала общество "Компания против обучения попугаев бранным выражениям". Общество насчитывает 220 членов и 180 попугаев. Правда, я это вычитал не для себя, в общем-то, и не для попугая Коко, и не для Антошкиной бабушки. Я это для Танечки Кузовлевой вычитал, чтобы она бы узнала об этом и сказала: "Какой этот Алексей Завитайкин любознательный парень! Всем-то он интересуется!.." - Здравствуйте, Антоша.- Я это сказал точно так, как эту фразу мог бы произнести мой брат Саша. - Здравствуйте..-ответил Антоша, не зная, как меня именовать, несмотря на все мои старания доходить не на себя, а на брата. - Саша,-подсказал я. - Здравствуйте, Саша,- сказал Дерябин, успокаиваясь, но не совсем и продолжая смотреть на меня с недоверием. Тогда я решил его добить с помощью общества Дороти Нил. - Вот,- сказал я, протягивая Антону вырезку из журнала,-мне конечно, неприятно, что мой брат испортил вам попугая, но выход есть... Антон внимательно прочитал заметку, покрылся от радости красными пятнами и сказал: - Можно показать бабушке? - Конечно, вырезал специально для вашей бабушки. Спрятав заметку в карман, Антон расчувствовался и совсем потерял бдительность, и вообще я уже мог переходить к письму, но я решил окончательно расположить его к себе и сказал: - Вы можете сыграть что-нибудь лирическое... из классики?.. Мой брат признаёт только джаз, а я его терпеть не могу. Лучшей фразы, вероятно, нельзя было и придумать, потому что Антон снова покраснел от удовольствия и спросил: - А что вам сыграть из классики? - спросил Антон, устраивая на коленях поудобнее свою доску. "Начинается,- подумал я про себя.- С Мешковым меня подвело незнание английского языка, а сейчас меня подведёт моё полное незнание классической музыки". - Мне э... э... - замычал я.- Мне э... э... - Эпиталаму хотите? Я решил, что эпиталама-это что-то такое не очень длинное, и поэтому охотно согласился. Пальцы Антона запрыгали по беззвучным клавишам довольно надолго. Потом вдруг остановились. Я зааплодировал и прошептал: - Прекрасно! Прекрасно! - Нет, нет,- испугался Дерябин,- это ещё не конец. Это просто пауза... в моей трактовке. Тут ещё будет... аллегро модерато... и тутти... "Тутти-мутти",-чуть было не сказал я вслух, но удержался. Дерябин снова заиграл и снова остановился. - Прекрасно! Прекрасно! - сказал я ещё раз, надеясь на то, что это уже настоящий конец, а не очередная пауза в трактовке Дерябина. - Вам правда понравилось? - спросил меня Антон.- А какое место больше всего? Я хотел сказать, что больше всего мне понравилась пауза, но опять удержался. - Правда,- сказал я с пафосом,- и особенно вот это место.- И здесь я показал сначала на середину, а потом на самый конец доски, где Антошины пальцы бегали быстрее всего. - Я могу повторить,-сказал Антон. - Спасибо,-сказал я,-хватит... А теперь услуга за услугу! У меня к вам небольшая просьба... о небольшой помощи в одном деле...-Мне показалось, что при слове "помощь" Дерябин вздрогнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16