Кто постарше, подошел ближе, малыши стояли в отдалении; засунув пальцы в рот и тараща глаза, они смотрели на пионеров, хотя видели их уже не в первый раз.
Почему-то не было Жердяя.
– Что же вы елок для клуба не принесли? – спросил Миша.
– Пошли мы утром в лес, а он как заверещит, как застрекочет! – ответил маленький чернявый паренек, по прозвищу «Муха».
– Кто – он?
– Известно… леший.
Пионеры засмеялись.
Муха боязливо оглянулся по сторонам:
– Вы не смейтесь. Грешно смеяться.
Кит, которому на этот раз не удалось остаться на кухне, сказал:
– Дрова, хворост, грибы вы небось собираете, не боитесь.
Муха качнул головой:
– То другое дело. Тогда леший молчит, не сердится. А на клуб, видишь, не дает, не позволяет.
– И без вас обойдемся, – сказал Миша. – Славка, беги со своим звеном за елками, а мы займемся книгами.
Книги раздавали долго. Каждый рассматривал свою, затем ту, которую взял сосед. И, конечно, последняя нравилась больше. Книги с картинками брали охотно, от антирелигиозных отказывались: «Мамка увидит – выбросит».
Подошли еще два мальчика. Один, толстый, мордастый, с носом кнопкой, – Сенька, сын деревенского лавочника Ерофеева, второй – шестнадцатилетний, высокий, глуповатый Акимка-балбес, его верный друг.
– А! – закричал Сенька. – Пионеры юные, головы чугунные, сами оловянные, черти окаянные!.. Это что? – Он вырвал у одной девочки книгу. – Опять против бога?
Потом с заискивающей и в то же время нахальной улыбкой обратился к Мише:
– Дал бы и мне почитать, а?
– Дать можно. Только не эту. Эту Вера берет.
Миша взял из рук Сеньки книгу и возвратил ее Вере.
– Подумаешь, Верка сопливая! – хмыкнул Сенька. Потом ехидно спросил: – Что это вас так мало?
– В лагере остались, – ответил Миша.
– Знаем! Разбежались кто куда. Теперь не соберете.
– А ты и рад! – укоризненно заметил Муха.
– Помалкивай, Муха! – огрызнулся на него Сенька. – Ты мне плот подавай, слышишь! Голову оторву.
– Не брал я твоего плота.
– Врешь, брал! Вместе с Жердяем и утащили. Своего нет, так чужое воруете, жулье несчастное!
Начиная кое о чем догадываться, Миша спросил:
– Что за плот?
– Плот у меня угнали, – сердито проговорил Сенька. – Угнали, подлюги, и не говорят куда. Жулье!
– Почему ты думаешь, что это сделали именно они?
– Кому же больше! Жердяй – вор. Брат его Кузьмина убил? Убил. Наплачется теперь в тюрьме.
– Какой брат?.. Какого Кузьмина?.. – ничего не понимая, спросил Миша.
С радостным удивлением сплетника Сенька уставился на Мишу:
– А ты не знаешь?
– Ничего не знаю…
– Так ведь Николай, Жердяев брат, Кузьмина убил, – делая страшное лицо, сказал Сенька – Кузьмина, мужика нашего одного. Из револьвера застрелил. Как же вы не знаете? Там уж вся деревня была. И доктор приезжал, и милиция. Уж их в город увезли – и Кузьмина мертвого, и Николая, бандита этого.
– Когда это было, где? – в страшном волнении спросил Миша.
– Утром сегодня. На Халзином лугу. Там его Николай и застрелил. И лодку куда-то запрятал. А еще активист считается! Все они, активисты,
– бандиты.
– А где Жердяй?
– Кто его знает? Дома сидит. Стыдно небось людям в глаза смотреть, вот и сидит дома. А вы и не знаете ничего? Эх вы, пионеры-комсомольцы! Пошли, Акимка.
Лузгая семечки, они вразвалку пошли по улице. Ошеломленный, Миша растерянно глядел им вслед. Может быть, Сенька все наврал?
Но Муха печально проговорил:
– Это он верно рассказал. Николая в город увезли. На телеге.
Миша приказал Славке вести отряд в клуб, а сам побежал к Жердяю.


10. Загадочное убийство

Только теперь Миша обратил внимание на то, как взбудоражена деревня.
Везде стояли кучки крестьян, а возле лавки Ерофеева шумела большая толпа. И по тому, как люди волновались, было видно, что говорят они именно об этом загадочном убийстве. А оно было загадочным.
Трудно поверить, что Николай убил Кузьмина. Добрый, приветливый человек! Всего несколько часов назад Миша видел Николая и Кузьмина, разговаривал с ними. Они стояли перед его глазами: Николай в потертой солдатской шинели без хлястика, Кузьмин в старых обрезанных сапогах, веслом отталкивающий лодку от берега. И это тихое утро, первые лучи солнца, свежий холодок реки, лилии меж зеленых листьев…
И зачем ему убивать Кузьмина? Миша не мог в это поверить. И с каким злорадством говорил Сенька Ерофеев: «Все активисты – бандиты».
Рыбалины жили на краю деревни, в покосившейся избе под соломенной крышей. Концы тонких стропил торчали над ней крест-накрест. Два крохотных оконца падали на завалинку. Дверь из грубо сколоченных досок вела в холодные сени, где висели хомуты и уздечки, хотя ни лошади, ни даже коровы у Рыбалиных не было. Они были безлошадники, наибеднейшие крестьяне.
– Здравствуйте, – сказал Миша, входя в избу.
Мать Жердяя, Мария Ивановна, худая женщина с изможденным лицом, раздувала на загнетке огонь под черным чугунным горшком. Не разгибая спины, она обернулась на Мишин голос, тупо посмотрела на него и снова отвернулась к печке.
Жердяй тоже с безучастным видом посмотрел на Мишу и отвернулся.
На земляном полу виднелись закругленные следы метелки. Грубый деревянный стол был испещрен светлыми полосками – следы ножа, которым его скоблили. Вдоль стен тянулись лавки, темные, потертые, гладкие: на них сидели уже не один десяток лет. В переднем углу висела маленькая потускневшая иконка с двумя засохшими веточками под ней. На другой стене – портрет Ленина и плакат, на котором был изображен красноармеец, пронзающий штыком всех белых генералов сразу: Деникина, Юденича, барона Врангеля и адмирала Колчака. Красноармеец был большой, а генералы маленькие, черненькие, они смешно барахтались на острие штыка.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8