– Пистолет там остался, – сказал Погодин.
– Я его подобрал, – возразил с заднего сиденья Нестеров.
На колени Погодина упал его «Макаров».
– Зачем же ты меня отключил? – обиженно спросил Погодин. – Ты думаешь, я так, как ты, в рукопашке работать не умею?
– Это я работать не умею, – отозвался Гонта, не отрывая взгляда от дороги. – Мне либо всех держать надо было, либо никого. Иначе пока не получается, не научился.
– Когда они окончательно очухаются?
– Минут через десять, – ответил Гонта, – так что насчет погони можно не беспокоиться, им нас уже не достать.
Как раз в этот момент они добрались до перекрестка. Помех не было, машина без малейшей задержки выскочила на магистраль, тут же резко увеличив скорость.
* * *
Ожидание тяготило Перлова. Он уже сотню раз пересек комнату по диагонали, не спуская взгляда с серого параллелепипеда мобильника. Он ненавидел сейчас его за молчание в течение целого часа, словно живое существо. Перлов уже решил, что вне зависимости от конечного результата сегодняшних усилий он убьет обоих дебилов, проваливших дело. Нестеров уже был у него в руках. Почти был, если бы не чудовищная глупость исполнителей. Существуют ошибки, которые прощать не полагается. И даже если дебилы свою ошибку исправят, их судьбу это уже не изменит. Разве что смерть будет короткой и почти безболезненной. Сейчас – именно сейчас – Перлову не нужны были те, на кого он не мог положиться полностью и без оговорок.
– Ну давай! Давай! – цедил сквозь зубы Перлов, яростно пожирая глазами телефонный аппарат. И настал момент, когда тот, будто подчиняясь призыву, очнулся. Перлов схватил его и прижал к уху. Звонил Хац.
– Ты, случайно, телевизор сейчас не смотришь? – буднично поинтересовался Хац, вызвав в душе Перлова новую волну гнева. При чем здесь, к черту, телевизор?!
Он так и сказал, не выбирая выражений, но Хаца этим ничуть не смутил. – Включи телевизор, дорогой, сейчас сам все поймешь, – сказал тот с коротким смешком. – Только трубу не бросай на всякий случай, а то потом пальцами по клавишам не попадешь.
– Какой канал?
– Врубай любой, это сейчас без разницы.
Перлов, не глядя, нашарил пульт и надавил первую попавшуюся кнопку. В первые несколько секунд он решил, что телевизор неисправен. По экрану снизу вверх шли разноцветные полосы. Некоторые казались чуть толще волоса – только бы глазу различить, другие были шире, увеличивались по высоте до двух сантиметров. Иные весело подмигивали Перлову, следующие за ними доползали до верхней границы экрана без изменений цвета и яркости, очередные вспыхивали переливчатым радужным сиянием, чтобы в свою очередь уступить место новому всплеску разнообразия. Он смотрел на это с недоумением секунд десять, а потом вновь раздраженно схватился за пульт, чтобы перещелкнуть на другую программу или вообще выключить, и в это мгновение понял. Мышцы свело в пароксизме страха и ярости, дремлющая под ключицей в наркотическом сне боль недовольно заворочалась, но сейчас Перлов не обратил на нее никакого внимания.
Это был абсолютный язык в отсутствие слов и предложений, грамматики и синтаксиса, чистейшая, дистиллированная информация, полностью освобожденная от малейших условностей способа передачи и потому пригодная для восприятия любому и каждому, без различия возраста, пола и уровня образования. Весь блок информации укладывался в одну минуту, после чего немедленно начинался повтор. Точно так же, как и у миллионов других, смотревших в это время на экран, в мозгу Перлова возникали четкие, точные образы того, что хотели сообщить зрителям неизвестные создатели передачи. И образы эти показались Перлову жуткими. Зрителю ничего не пытались навязать, его не звали на баррикады, ему просто рассказывали, в каком мире он пребывает. Рассказ был совершенно нейтральным, лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски и по этой причине убийственным по достоверности и убедительности. Тайны селектов больше не существовало, как не существовало более и покровов, маскировавших действительное место организации Перлова. И каждый был волен самостоятельно определять, как к этому следует относиться.
– Гипноз, – сказал Перлов. – Они всех зомбируют, твари!
– Это не гипноз, мой дорогой, – отозвался Хац, и Перлов, забывший, что продолжает держать трубку около уха, вздрогнул. – Это просто новости. Не для нас, конечно, но для очень многих. И в совершенно новой, очень оригинальной упаковке.
– Прекрати это! – закричал Перлов. – Прекрати немедленно!
– Если б я только мог, дорогой, – раздался смешок Хаца. – И если бы я действительно мог, ты бы сейчас этого не смотрел.
– Прерви вешание! Объяви чрезвычайное положение! Сделай что-нибудь!
– Мои люди не могут войти на территорию телецентра, – сказал Хацкоев.
– Что значит… как не могут?!
– Почти точно так же, как не могли войти в этот паршивый городок, – в голосе Хаца читалось раздражение тупостью собеседника. – Они стоят перед входом, но их туда не пускает охрана.
– Что значит – не пускает? Как кто-то может не пустить твоих людей? Почему раньше пускали?
– Раньше пускали, а теперь – нет. Телецентр – стратегический объект.
– Пусть применят силу! Мне ли тебя учить?!
– Охрана телецентра вооружена, – с растущим нетерпением отвечал Хацкоев. – И будет действовать по инструкции. А она после известных тебе событий девяносто третьего очень жесткая. У меня нет возможности и достаточных сил, чтобы штурмовать телецентр. Да толку от этого будет немного. Передачу могут вести откуда угодно. Телецентр придется снизу доверху обыскивать. Представляешь, сколько на это уйдет времени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122