Я предлагала ему материальную помощь, но Олег слишком гордый человек. Говорил, что ни в чем не нуждается.
– Прежде всего, вы хотите, чтобы я нашел человека, анонима, отправляющего письма?
– Я думаю, что даже мертвые имеют шанс на справедливость… – Голос Дунаевой сделался твердым. – Мой брат не убийца. Он вел дневник, такую толстую тетрадку в зеленом кожаном переплете. Описывал свою жизнь день за днем. У Олега был очень мелкий почерк, какой-то старушечий. Менты проводили обыски в доме и сараях во дворе. Ничего не нашли. Надеюсь, вам повезет больше. Это первое. Второе, я должна подумать о себе, пока что эта история не попала на газетные страницы. Фамилия брата – Петрушин. Меня знают как Дунаеву. Но рано или поздно, короче, шила в мешке не утаишь. Тогда моя карьера певицы будет кончена. На моего сына станут показывать пальцем: вон тот пацан, дядя которого резал женщин. Вы в курсе моих семейных неприятностей?
– Разумеется, – кивнул Радченко.
– Тогда вам легко представить, что произойдет дальше. Такая жизнь мне не нужна.
– Но вина вашего брата не доказана судом.
– Это не имеет значения. После смерти Кости женщин в тех краях больше не убивали. Вероятно, убийца смотался оттуда. Всех жертв списали на Костю, а реальный убийца решил воспользоваться ситуацией. Словом, мне нужен тот дневник. Нужны доказательства, что брат не убийца. Тогда этот кошмар кончится. А вы тот самый человек, который может помочь.

Глава третья

В кабинете начальника следственного управления Николая Николаевича Богатырева Девяткин чувствовал себя не очень уютно: кажется, над головой занесена острая секира, вот-вот лезвие опустится вниз, ударит по шее – и башка покатится с плеч. А кровь забрызгает стол для посетителей, испортит рисунок желто-зеленого ковра. Написана уже добрая дюжина докладных и рапортов о том, что произошло на территории заброшенных гаражей, но начальник не любит читать бумажки. Девяткин уже говорил пять минут, но Богатырев лишь неодобрительно качал головой.
– Никто не ожидал от обвиняемого такой прыти. Он не судим, не пользовался авторитетом в кругах бандитов и воров. И вообще все свои тридцать семь лет жизни старался держаться в тени. Родом из Брянска, работал сторожем и землекопом на местном кладбище. Потом ушел с работы и потерялся из виду. Из родственников только престарелая мать и тетка. Последние пять лет с родственниками не виделся. Изредка присылал матери немного денег. Где работал, где жил, чем занимался – неизвестно. По нашей части на Перцева ничего нет, кроме того убийства за карточным столом. И вдруг такое исполнение.
– Почему он был без наручников?
– Не хочется валить все на мертвого прокурора.
– Да ладно тебе тут благородную барышню изображать… – Богатырев раздраженно махнул рукой, словно муху отгонял. – Докладывай по делу. Как было.
– Прокурор Леонид Ефимов, покойный, приказал снять с него браслеты еще в магазине, – вздохнул Девяткин. – Когда вышли на улицу, я хотел заковать Перцева в наручники. Но снова встрял Ефимов. Он фотографии делал, хотел, чтобы все выглядело натурально. Черт знает, чего он хотел. Может, пулю свою ждал.
– А почему второй оперативник, Саша Лебедев, этот амбал, призер всех милицейских соревнований по вольной борьбе, чемпион области, торчал в машине, когда надо было находиться рядом с Перцевым? Что он там, радио слушал, пока людей убивали?
– В тот день Лебедев был на больничном: у него высокая температура. Я попросил его выйти на работу, потому что лето, все в отпусках. Мне на выезд взять некого. Шел дождь, я приказал Сашке остаться в машине. Моя вина.
– Моя вина. Твоя вина. Какая хрен разница? – взвился Богатырев. – Убили молодого прокурора, наш опер в больнице с тяжелым ранением. Подследственный скрылся. Ему помогали вооруженные сообщники на машине. А у Лебедева в этот момент сопли из носа потекли. И он в машине отсиживался, потому что начальник приказал не выходить на дождик. Вы должны были тщательно проверить гараж перед тем, как туда войдет этот черт Перцев. Убедиться, что там не спрятан ствол или заточка. Ну, ты сам знаешь, что надо делать в таких случаях. Но вы с операми пальцем о палец не ударили. В гараже лежала груда полусгнившего тряпья, в которой лежал пистолет. Но ты не сунул туда нос. Потому что противно руками прикасаться к этим тряпкам. И еще запах…
– И запах, – как эхо повторил Девяткин.
Он выдержал минутную паузу, плеснул в стакан воды из графина и промочил горло. Самое противное дело на свете – оправдываться, когда знаешь, что сам кругом виноват. И твой собеседник это знает. Получается, что говорить не о чем. Слов подходящих нет. И все-таки надо.
Девяткин отсутствовал в гараже всего пару минут или около того. Пока он трепался с именинником Хрустовым о водке, подследственный успел многое. Добрался до кучи ветоши, сваленной у стены. Наклонился, вроде как люк в полу искал, вытащил из тряпок полуавтоматический пистолет иностранного производства. Оружие было готово к стрельбе, патрон в патроннике и курок на боевом взводе. Перцев даже не успел выпрямить спину, когда раздались первые два выстрела. Он попал куда хотел, в живот оперативника. Стрелял, не целясь, навскидку, точно зная, что не промажет.
Следователь прокуратуры успел вскочить с ящика, выпустил из рук папку с бумагами. Он носил ствол в подплечной кобуре. Чтобы до него добраться, надо расстегнуть верхнюю пуговицу кителя. Перцев не дал противнику ни одной секунды. Первый выстрел в грудь, второй в голову. Он отбросил в сторону лист фанеры, что закрывал нижнюю часть задней стены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16