До начала выступления оставался час с хвостиком, поэтому в гримерной сидели только две девушки. Светка в одном углу, ее подружка в другом, каждая у своего зеркала.
– Здравствуйте всем.
Рогожкин закрыл за собой дверь, стянул с себя плащ, пристроил его на вешалке. Он подошел к Светкиному столику, опустил цветы в вазу. Чмокнул девушку в подставленную для поцелуя щеку, сел на свободный стул рядом с ней.
– Когда даришь девушке цветы, снимай с них целлофан, деревня, – сказала Светка.
– Виноват, исправлюсь.
Светка придвинулась ближе к зеркалу.
– Кстати, для музейного работника ты слишком много зарабатываешь. Подозрительно много. Подозрительно. Почти каждый день подарки. То цветы, то конфеты.
Светка криво усмехнулась. Цветы и конфеты она, артистка кордебалета, разумеется, за подарки не считала, но и на более серьезные подношения кавалера не рассчитывала. Светка поплевала на кисточку и стала подкрашивать ресницы. Рогожкин понял, что сегодня поговорить вряд ли удастся. У него плохое настроение. Светка тоже не в духе, значит, лучше не начинать. Но другого времени уже не будет.
– А мне цветы забыл купить? – скала другая девушка. – Обещал ведь.
– Денег у него не хватило, – ответила за Рогожкина Света.
Кажется, эту вторую девушку звали Верой. Рогожкин точно не помнил, как зовут девушку, поэтому, обращаясь к ней, постарался не называть имя.
– Погода сегодня, еще та, – сказал он. – Не летная погода. Совсем замерз.
– Иди в бар, летчик, согрейся, – ответила то ли Вера, то ли не Вера, продолжая водить темным карандашом вдоль бровей.
– Так я и сделаю, – он протянул руку, тронул Светку за плечо. – Я хотел поговорить. Может, в коридор выйдем?
Рогожкин подумал, что, может, в коридор выйдет Вера. Но та, кажется, не понимала намеков.
– Говори здесь, – ответила Светка. – Какие секреты?
– У меня проблемы, – начал Рогожкин.
– У всех проблемы, – продолжила за него Светка. – На работе получил выговор?
– А меня серьезные проблемы. Большие неприятности. Возможно, мне придется на время ухать из Москвы. Не знаю точно.
– Что не знаешь точно?
– Не знаю, нужно ли мне уезжать из Москвы.
Рогожкин хотел продолжить свою мысль. Хотел сказать: «Уезжать мне из Москвы или здесь, сидя на заднице, дожидаться смерти. Дожидаться, когда меня найдут и открутят к чертовой матери голову». Но произносить эти слова в присутствии Веры по крайней мене не очень умно. А, может, и Светке не обязательно знать о его неприятностях. Рогожкин замолчал, решив, что сказал все, что хотел сказать.
Светка отнеслась к сообщению очень спокойно, даже не отложила в сторону кисточку. Рогожкин, уязвленный таким равнодушием, пожал плечами. Что тут скажешь? Тут Вера подала голос из своего угла.
– Кажется, Василевская собралась делать операцию на носу. Давно пора. Я вообще не понимаю, как с таким длинным носом ее выпускают на сцену.
– Розинбергу нравятся носатые бабы, – сказала Светка.
Рогожкин вспомнил Розенберга, плешивого театрального продюсера, по совместительству ведавшего кордебалетом в казино.
– Точно, после операции Розенберг ее бросит, – заключила Вера.
Рогожкин принюхался. Вентиляция в ресторане-казино была устроена таким странным образом, что в гримерную проникали запахи кухни. Почему-то самые неаппетитные, самые неприятные запахи. В настоящей момент в гримерной пахло прокисшим луковым супом и подгоревшей гречневой кашей. Эти запахи будоражили воображение. Рогожкину, ощущавшему приступы аппетита, мгновенно расхотелось ужинать.
– Может, сегодня после твоего выступления, куда-нибудь сходим? – спросил Рогожкин.
– Сегодня не могу. Дела.
Света не потрудилась объяснить, какими делами занята вечером. Она поднялась со стула, взялась за края кофточки, сняла ее через голову, бросила на спинку стула. Затем расстегнула «молнию» юбки, бросила юбку на стул, стянула колготки. Сняла бюстгальтер, оставшись только в темных трусиках.
Светка совершенно не испытывала неудобства от присутствия Рогожкина, будто перед ней на стуле сидел не молодой мужчина, а некое бесполое существо или просто не одушевленный предмет. Рогожкин внимательно разглядывал голую белую спину и то, что пониже спины. Если посмотреть в зеркало, была видна Светкина грудь.
– Подари мне свою фотографию, – вдруг попросил Рогожкин. – Ну, на память. Может, не увидимся больше.
– Увидимся, – ответила Светка.
Но просьбу выполнила. Оставаясь в чем мать родила, если не считать темные трусики, полезла в ящик гримерного столика, вытащила оттуда цветное фото, протянула Рогожкину. Тот сдул с фотографии сухую пудру, стал разглядывать снимок.
Светка застыла на эстраде, улыбается, раскинув в стороны руки. Из одежды на ней – лишь красный лифчик, расшитый блесками, такие же трусы. На голове высокий развесистый убор из серебряных перьев. Красота. Рогожкин сунул карточку в карман, встал, еще раз глянул на Светку. Дама сердца подтолкнула поклонника к двери.
– Все, иди, иди – сказала она. – Сейчас девчонки придут. А бесплатный стриптиз ты уже видел.
* * *
Рогожкин занял место на высоком мягком табурете у барной стойки, оглядел почти пустой ресторанный зал, еще темную эстраду и принялся разглядывать красивые бутылки на полках. Народ начнет подсасываться через полчаса, не раньше. Часов в восемь в зале выключат верхний свет, зажгут на столах свечи, на эстраду выбегут девочки и начнется веселье. Так называемое веселье, поправил себя Рогожкин.
– Чего тебе?
Костя, молодой костлявый бармен, очень торжественный, в белой рубашке и темной бабочке встал напротив Рогожкина, поставил локти на стойку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19