Бизнес в России он все-таки начал. Но из оптимиста, человека широких взглядов он превратился в осторожного, подозрительного ретрограда. Правда, подозрительность Бентона распространялась не на всех русских, Каширин был приятным исключением. В свое время он кое-чем помог Бентону. Американец помнил добро.
Переговоры Бентона и Каширина закончились далеко за полночь. Каширин, отпустивший своего водителя, заказал такси и вышел на улицу расслабленной вихляющей походочкой. Он не был пьян, он был счастлив. Каширин сел в поджидавшую его желтую машину с шашечками и велел водителю ехать на Рублевку.
«Если это сладкий сон, то пусть я лучше не просыпаюсь», – думал Каширин
Глава четвертая
Рогожкин сидел на кухне и, мерно позвякивая ложкой о дно тарелки, завершал свой обед. Скромное меню состояло из горохового супа и куска вареного мяса из той же кастрюли. Рогожкин посмотрел на часы и решил: спешить некуда, время в запасе есть.
До места работы рукой подать. Всего два квартала, отделяли его от музея трудовой славы машиностроительного завода, где Рогожкин занимал скромную должность экскурсовода. Хочешь, езжай в музей на автобусе, хочешь, пешком прогуляйся.
Рогожкин водил экскурсии по трем тесным залам заводского музея четыре раза в неделю. Платили в музее не то чтобы много. И не то чтобы регулярно. Да и сама заводская слава, в честь которой и был создан музей, в свете последних веяний времени представлялась вещью эфемерной, даже сомнительной.
Но такая работа имела целый ряд преимуществ. Главное – она давала экскурсоводу много свободного времени. Не нужно ежедневно восемь часов протирать штаны в присутственном месте, крутить баранку или стоять у станка. Провел экскурсию – и свободен.
Он устроился в музей по знакомству полтора года назад, решив, что трудовая книжка должна быть где-то пристроена. Производственный стаж – не последнее дело, не пшик, не хвост собачий. И опять же пенсия… Впрочем, что толку заглядывать в дальнюю даль? Состариться, дожить до этой пенсии, если срочно не завязать с угоном автомобилей, шансов так уж немного. Обязательно нарвешься на большие неприятности, рано или поздно нарвешься. А там уж жизнь пойдет только под гору.
Рогожкин поставил тарелку в раковину, прошел по коридору в свою комнату, надел, светлую рубашку, скромный серый костюм, повязал галстук. Он причесывался перед зеркалом шкафа, когда затрезвонил телефон. Рогожкин вышел в коридор, снял трубку. Голос Чулкова показался слишком напряженным, деревянным.
– У нас неприятности, – сказал Чулков.
– Какие неприятности? – не сразу сообразил Рогожкин.
– Серьезные. Вчера вечером в гараж к Рифату приехали какие-то мужики. Избили его в рабочем кабинете. Так отделали, что все стены кровью забрызганы. Потом затолкали в багажник нашего «Мерседеса» и увезли неизвестно куда.
Вместо ответа Рогожкин присвистнул.
– А сегодня утром в гараж нагрянули менты, – продолжал тяжело дышать Чулков. – Московские омоновцы, следователь с Петровки и еще целая свора народа. Не поймешь откуда. Провели обыск, выемку документов, опечатали помещения. Короче – полный мрак. Правда, никого не задержали. Механики уже разбежались.
– Откуда ты все это знаешь?
– Механик звонил, Борисыч. Это все не телефонные разговор. Я и так много чего сказал. Чего не следовало. Хотя прослушку на твой аппарат вряд ли накинули. Надо срочно увидеться. Срочно.
– У меня экскурсия через час начинается.
– Да пошла она к матери твоя экскурсия. Дело пахнет вазелином, подставляй одно место – так вопрос ставится. Надо что-то решать.
Рогожкин потер ладонью лоб. Он думал, что сегодняшнюю экскурсию школьников старших классов отменить уже нельзя, слишком поздно ее отменять. Но закруглить всю эту бодягу по быстрому, в темпе вальса – это реально, это запросто.
– Не могу я отменить экскурсию. Но быстро все закончу. Давай в семь в «Поднебесье», лады?
– Только без опозданий, – Чулков положил трубку.
Рогожкин выглянул за окно: тучи, с утра ходившие по небу, разродились проливным дождем. Пройдя в коридор, он сел на низкий стульчик, придвинул к себе начищенные до блеска ботинки.
Из своей комнаты вышел отчим Сергей Степанович, всклокоченный и небритый. В своей полосатой пижаме он напоминал очумелую зебру, вставшую на задние копыта. Он остановился перед пасынком и стал внимательно наблюдать, как тот завязывает шнурки.
– Доброе утро, – сказал отчим.
– Добрый вечер, – ответил Рогожкин.
– Разве? – удивился Сергей Степанович.
Рогожкин, надевая плащ, придумывал новую остроумную колкость.
– Я ухожу на работу, – сказал он. – А вы на работу сегодня не собираетесь? А, совсем забыл… Вас же сократили. Впрочем, могу помочь вам с работой. Замолвить словечко.
– Спасибо, ты меня, кандидату технических наук, уже предлагал определить должность. Мусорщика на заводе.
– А хоть бы и мусорщика. У нас любой труд почетен. Лишь бы деньги платили.
Рогожкин закрыл за собой дверь и пешком спустился вниз. Три месяца назад отчима турнули с должности инженера. С тех пор он томился дома от безделья, то ли переживал по поводу своего увольнения, то ли делал вид, что переживал. Сергей Степанович вяло подыскивал себе новое место, обзванивал знакомых, слонялся по квартире в своей полосатой пижаме и бренчал на гитаре.
Рогожкин раскрыл зонт и заспешил к остановке автобуса. На сердце было тяжело и тревожно.
* * *
Группа девятиклассников во главе с очкастой учительницей неопределенных лет тесно обступила Рогожкина и, казалось, внимала каждому слову экскурсовода. Ребятишки слушали внимательно, учительница часто дергалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19