Милешин, взвыв от боли, отдернул руку, согнулся на стуле, пряча разбитую кисть между животом и бедрами.
Ткаченко вскочил со стула, в два прыжка обогнул стол, остановившись над зэком, высоко занес кулак. И сильно съездил Милешина костяшками пальцев по незащищенному затылку.
– Ты, сволочь безрогая, не сообразил, для чего покупают два кило воблы?
Ткаченко ещё пару раз навернул Милешину по ушам, затем согнулся, и провел крюк в подбородок. Милешин откинулся на спинку стула, и получив ещё один удар в лицо, боком повалился на пол, ударился головой о чугунный радиатор отопления. Ткаченко пнул лежащего на полу человека носком сапога в спину. А затем неторопливо вернулся на свое место, вытянул ноги под столом и повесил на губу новую сигарету.
– Вставай, – сказал он. – Хватит притворяться. У меня тут не лазарет.
Милешин, морщась и постанывая, поднялся на ноги. В его глазах стояли слезы боли.
– Это тебе профилактика, – объяснил кум. – Чтобы умней, сука, был. А морду я тебе разбил для твоего же блага. Чтобы твои соседи по бараку не спрашивали, что за разговор состоялся у тебя с кумом. Чтобы плохого про тебя не подумали. Уяснил?
– Так точно, гражданин начальник.
Рукавом бушлата Милешин вытер бежавшие из носа кровавые сопли.
– Увести, – крикнул Ткаченко, так громко, чтобы услышал конвой за дверью.
* * *
Через четверть часа стул, освобожденный зэком, занял врач Пьяных. За это время Ткаченко успел пробежать глазами медицинские карточки заключенных, бежавших из санчасти. Разумеется, в отличие от зэка Милешина, врач уже знал о побеге. Пьяных выразительно морщился, водил ладонью по седой гриве волос, теребил бородку клинышком, протирал очки и сокрушенно качал головой, словно принимал ЧП близко к сердцу, выражал искреннее сожаление по поводу случившегося.
– Извините, что потревожил вас. Но сами знаете…
Ткаченко улыбнулся через силу. Сейчас ему хотелось в кровь разбить морду Пьяных, а не вести с ним вежливые разговоры.
– Что вы, – Пьяных всплеснул дряблыми стариковскими руками, далеко вылезавшими из коротких рукавов пиджака. – Какие уж тут церемонии.
– Да уж, – кивнул Ткаченко. – Теперь нам не до церемоний.
– Кто бы мог подумать, – Пьяных нацепил очки в дешевой пластмассовой оправе, которые сидели на носу косо, и вообще портили благородное профессорское лицо. – Из санчасти ещё ни разу не бежали. А тут экая незадача.
Ткаченко про себя поправил врача. Из санчасти был побег в аккурат пять лет назад. Побег неудачный, разумеется, для двух зэков неудачный. Одного из них засекли с вышки и расстреляли из пулемета, когда тот полз по запретке. Другого пулеметная очередь достала, когда он по раскладной самодельной лестнице взобрался уже на забор и, готовый перемахнуть на другую сторону, бросил телогрейку на колючку и занес ногу.
Но об этом случае Пьяных, видимо, ничего не знает. Сюда врач перевелся работать два с небольшим года назад из колонии, что где-то под Интой. Поговаривали, на прежнем месте у Пьяных были какие-то разногласия с тамошним хозяином.
– Я тут просмотрел карточки беглых зэков, – сказал Ткаченко. – И захотел уточнить одну вещь. Вот тут вашей рукой написано, что у Климова диагноз – понос. Это как понимать?
– В прямом смысле слова.
Пьяных гордо вскинул голову и удивленно вылупился на кума: неужели Ткаченко ставит под сомнение его диагноз?
– Так у него понос? – переспросил кум.
– Совершенно верно, у Климова понос.
Да, роскошный диагноз, – решил про себя Ткаченко. А курс лечения так просто потрясающий: двадцать один день Климов должен употреблять в пищу кисель и принимать теплые ванны. Потому видите ли, что инкубационный период дизентерии именно три недели. Разумеется, сейчас не проверишь, действительно ли Климов пропоносился в присутствии врача Пьяных, чем окончательно утвердил в нем подозрения в опасной болезни. По большому счету, это не имеет значения.
Ткаченко двадцать с гаком лет работает в исправительных учреждениях и тюрьмах и точно знает одну простую вещь: залечь в больничку простому работяге, у которого, может, тридцать хронических болезней и десять острых – дело почти нереальное. Даже к фельдшеру, к лепиле, не достучишься, не дозовешься его, пока не отбросишь копыта. Только тогда он и явиться, чтобы письменно засвидетельствовать смерть.
А уж чтобы тебя лично врач осмотрел, да ещё кисель прописал при поносе, ну, это даже не из области фантастики, из области сюрреализма.
Проще весь предзонник длиною в несколько километров на руках пройти под дулами автоматов и пулю не получить, чем выхлопотать койку в лечебнице, теплые ванны и кисель. Ясно, у Климова были наличные деньги, и врача он, выражаясь языком блатников, на лапу склеил. Разумеется, Ткаченко не может доказать факт получения взятки, а значит, обвинить Пьяных в пособничестве преступникам, пусть не сознательном, но пособничестве.
– Ну, а что с Урманцевым? – вежливо спросил Ткаченко. – Тоже понос?
– У него приступ язвенной болезни. Я боялся прободения двенадцатиперстной кишки. Там в карточках все записано.
Ткаченко подумал: лучше бы врачом на зоне был зэк, а не вольняшка. Врач зэк не имеет права давать освобождение от работ, помещать контингент на лечение в медсанчасть без согласования с ним, с кумом.
– Ах, да, да… В карточке, – Ткаченко кивнул головой.
Вот и поди, найди управу на Пьяных. Кум наделен здесь, на зоне, многими полномочиями, но вот набить морду этому старому козлу, раздолбать его мутное пенсне, чтобы стекла попали в глаза, не во власти Ткаченко. Жаль, но это так.
Пьяных вольнонаемный, то есть свободный человек, получающий зарплату от государства за свой труд, плюс, как и все вольняшки, пятидесяти процентную надбавку к окладу за работу не где-нибудь в детском саду, а на зоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19