”
Разве мог угнаться за ними бедный Евгений, затесавшийся, как орловская л
омовая лошадь, в табун чистокровных арабских скакунов!
Он попробовал поуправлять и ими.
Вадим Гриценко из-под полы приторговывал марихуаной, которую необходим
о было курить в обществе длинноволосых стильных девиц, дочерей режиссер
ов и художников. Марихуану он привозил из Амстердама, где консульствовал
его папаша, ее охотно и весело покупали, и Вадим процветал. Евгений по нео
пытности и малолетству решил, что он тоже вполне может приобщиться к скр
омному амстердамско-марихуанному бизнесу, хотя его собственный папаша
нигде и никогда не консульствовал.
В один прекрасный день Вадим Гриценко получил записку. В записке, в полно
м соответствии с классикой жанра, было написано, что если Вадим не станет
делиться прибылью, то деканат немедленно будет поставлен в известность
о его бизнесе, и консульский отдел МИД будет поставлен в известность, и ко
митет комсомола будет поставлен в известность, и папашкина карьера окаж
ется под угрозой, и комсомольский билет самого Вадима тоже окажется под
угрозой, а Вадим как раз собирался вступить в ряды КПСС. Без этого двери в
вожделенные Лондоны и Вашингтоны были не просто закрыты, а, можно сказат
ь, заколочены наглухо. Не членам КПСС нечего было делать в Лондонах и Ваши
нгтонах…
Евгений Петрович вздохнул.
Н-да…
До сих пор вспоминать об этом ему было тяжело.
Через неделю после написания этой злополучной записки на доске приказо
в в холле третьего этажа появилась бумажка “Об отчислении”. Когда Евгени
й Петрович прочитал ее, ему показалось, что под ним провалился пол. Он долг
о падал в бездонную пропасть, и в ушах у него звенело, и шумело в голове, и бы
ло как-то знобко, как будто в жарком здании гуляет свирепая метель.
Он так и не выяснил, каким образом синдикат “Вадим Гриценко и компания” о
рганизовал его отчисление. Расследовать это по горячим следам он не мог
Ч слишком малы были его возможности по сравнению с возможностями ребят
, которыми он попытался управлять. Декан не стал с ним встречаться. Он прос
идел перед деканской, обитой дорогой черной кожей дверью полдня. “Я же ва
м говорю, что его не будет, Ч время от времени холодно повторяла лощеная
секретарша, Ч и вопрос ваш он рассматривать не станет, даже если появитс
я”.
Вопрос!
Как будто речь шла о месте в общежитии, а не о кончине Первушина.
Тогда он был совершенно уверен, что это Ч конец.
Пришло время собирать разбросанные камни, но они Ч увы! Ч оказались сов
сем не такими, какими представлялись ему поначалу. Это были тяжеленные г
рязные валуны, а вовсе не кусочки солнечного янтаря, светящиеся на ладон
и…
Совершенно уничтоженный и ни на что не годный, Первушин вынужден был пой
ти в армию, откуда вернулся совершенно другим человеком. Теперь он ни за ч
то не стал бы даже пытаться управлять марихуанно-амстердамским Вадимом
. Теперь он не мог понять, как ему такое в голову пришло!..
Конечно, он восстановился в институте. Попробовали бы они не восстановит
ь его, тем более в армии он вступил-таки в ряды КПСС и хоть в этом сравнялся
с ненавистным врагом! Встречаясь в коридорах с бывшими однокурсниками, у
шедшими на три года вперед, Евгений отворачивался. Несмотря на всю его вы
держку и теперешнее знание жизни, он не мог себя заставить здороваться с
ними. Впрочем, нельзя сказать, что и кто-то из них выражал жгучее желание п
оприветствовать Первушина на его новом жизненном этапе.
Попозже он отыгрался. Или ему нравилось думать, что он отыгрался.
Грянула революция 91-го, и всесильные отцы перестали быть всесильными, по
крайней мере, некоторые из них. При определенной практической смекалке и
хватке Лондоны и Вашингтоны стали доступны для всех, даже для выходцев “
из низов”, каковым был Евгений Петрович. В отличие от большинства сынове
й и дочерей, учившихся вместе с ним, Первушин умел и хотел работать. Хватка
и смекалка тоже присутствовали.
Он с отличием окончил ненавистный институт, получил назначение и отбыл в
Иран.
Не Женева, конечно, и не Париж, но все-таки и не Тамбов…
А потом, потом…. Потом была история, которая в очередной раз перевернула в
сю его жизнь, но об этом никак нельзя было думать.
Сегодня, как никогда, ему нужна трезвая и холодная голова. А кровь неизмен
но начинала стучать в висках Евгения Петровича, когда он вспоминал о той
истории. Еще хуже ему становилось, когда он думал, что о ней теперь знает
не только он.
Конечно, о ней всегда знали те, кто его нанимал. Как обычно, он сразу просчи
тал последствия и вполне отдавал себе отчет в том, что теперь есть люди, ко
торые смогут управлять им самим, Евгением Петровичем Первушиным. Он знал
это так же хорошо, как то, что Валентина Пална непременно поставит ему пят
ерку за импортные записные книжки во вкусно пахнущих кожаных обложках, а
одноклассники в очередной раз сочтут его подлизой и подхалимом, но тогд
а игра стоила свеч.
Как и всегда.
Он не может проиграть и сегодня. Он непременно выиграет. Он все проверил и
просчитал все возможные последствия со свойственной ему занудной тщат
ельностью. Он даже посмеивался над собой за это свое качество.
Он приготовился. Ему очень повезло, что приехал Потапов, который отвлек н
а себя внимание присутствующих.
Пусть его купается в лучах славы. Евгению Петровичу нет до него никакого
дела. Чуть-чуть, самую малость, самолюбие грело воспоминание о том, как По
тапов плакал за школой, а Динка Больц, увидев его, недоуменно пожала высок
омерными плечиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17