— Такие вещи не очень удобно обсуждать по телефону. Скажу лишь, что речь идет о человеке, который страдает крайней формой самообмана.
— Он дееспособен?
— Да.
— Насколько самостоятелен?
— Он считает себя психотерапевтом.
— Да что вы! — Умиление Шоу было столь же явственно, сколь и его недавний скептицизм.
— И хуже всего — он лечит людей.
— Ого. — Интонация Шоу перешла с мажора на минор. — Приведите своего знакомого в четверг. Я смогу принять его в десять.
Психиатр продиктовал собеседнице свой адрес, и та положила трубку. Теперь она чувствовала себя настоящей героиней. Дюран сидел в гостиной и допивал бутылку пива. Подойдя к нему, Эйдриен сообщила:
— В четверг утром поедем кое с кем повидаться.
— С кем же?
— С одним психиатром. Он живет в Нью-Йорке.
Джеффри окинул девушку скептическим взглядом и поинтересовался:
— И чего мы этим добьемся?
Эйдриен пожала плечами:
— Пока не знаю. Просто я подумала, что нам не помешает мнение специалиста.
— О чем?
— О тебе.
— Обо мне? — удивленно переспросил Дюран.
Девушка кивнула. Морально она уже была готова к неминуемым, на ее взгляд, возражениям: «Со мной все в порядке. Чувствую себя как никогда», и так далее. Но ее опасения оказались напрасны — в ответ она услышала всего два слова:
— Неплохая мысль.
На следующее утро Эйдриен поднялась рано и посетила небольшой рынок в северной части города, где приобрела дешевый пишущий магнитофон. На обратном пути, возвращаясь в «Соленые брызги», остановилась у придорожного кафе и купила на двоих кофе и круассанов.
Когда она вошла в дверь, навстречу выплыл Дюран. Он запустил в волосы пятерню и зевал — видно, только проснулся.
— Знаешь, я подумала, неплохо бы послушать пленку, — предложила Эйдриен.
— Какую пленку?
— Ту, что ты не успел отправить.
— А-а, — хмуро проворчал психотерапевт. — Эту…
— А что, какие-то проблемы?
Он покачал головой:
— Все не так просто.
— О чем ты?
— Ну, во-первых, я не могу этого позволить по этическим соображениям. Видишь ли, Хенрик — мой пациент. Когда он говорит со мной, это конфиденциально — как если бы я был священником на исповеди, понимаешь?
— То есть как если бы ты был настоящим психотерапевтом…
Дюран проигнорировал сарказм.
— И еще — ты судишься со мной, так что… В общем, мне эта идея не нравится.
— Я с тобой не сужусь.
— Как так, судилась же?
— Да. Но это в прошлом. Я отзову жалобу сразу, как только… — Эйдриен замялась и несколько неуверенно договорила: — Как только все встанет на свои места.
— С чего бы вдруг?
— Потому что так не делается: сегодня я подаю на тебя в суд, а завтра мы вместе прячемся в гостинице. Некрасиво. А кроме того, все далеко не так просто, как могло показаться сначала.
После недолгого размышления Джефф решился:
— Хорошо, согласен. Только тебе не обязательно знать имя и фамилию клиента.
Эйдриен склонила голову набок, а затем согласно кивнула.
— Мне просто надо услышать тебя за работой.
Говорил обладатель низкого, грудного голоса. Его английский выглядел почти безупречно, только слегка чувствовался резковатый бенилюксовский[28] акцент. Дюран небрежно развалился в кресле и задумчиво слушал, глядя в потолок.
— Вообще-то ты с ним встречалась.
— Я?
Джеффри кивнул:
— Когда впервые пришла ко мне.
Собеседница задумалась, припоминая.
— У нас был сеанс, — подсказал Дюран. — Помнишь здоровяка со светлыми волосами?
Эйдриен склонилась к магнитофону и прибавила громкость, хмурясь от безуспешных попыток вспомнить пациента доктора.
— Ты наорала на него, ну? Крикнула: «Проснись!»
— Ах да. Точно!
— И назвала меня…
Она кивнула.
— Я очень расстроилась. А теперь — тише, я хочу послушать. — Эйдриен чуть отмотала назад пленку и прибавила громкость.
Дюран: «Сосредоточься на дыхании. Во-о-от так. А сейчас дыши со мной вместе… Хорошо! Очень хорошо. Ты чувствуешь умиротворение, Хенрик? Оно пронизывает тебя насквозь. И когда мы выдыхаем, чувство покоя только усиливается. Вот так. Да. Вот так. Я хочу, чтобы ты ощутил воздух, как он входит и выходит. Ты знаешь, где мы, Хенрик?
Хенрик: В безопасном месте.
Дюран: Верно. Мы в безопасном месте. На скале. Я слышу, как ласкают камень волны. Прямо под нами. Легкий ветерок колышет водную гладь. Ты чувствуешь, как он ворошит волосы?
Хенрик: И чайка. Над головой.
Дюран: Верно. Там чайка, кружит в небе над нашими головами. Парит на ветру.
Хенрик: Как хорошо.
Дюран: А теперь я попрошу тебя вспомнить ту ночь, когда ты ехал… Ты ехал на машине в Уоткинс-Глен. Помнишь, Хенрик?
Пленка микрокассеты медленно отматывалась.
Хенрик: Было уже поздно, дело шло к вечеру — стоял ясный день, я шел мимо кондитерской.
Дюран: Нет, вряд ли. Не думаю, что ты шел. Может быть, ты ехал? Ты помнишь, что сидел в машине? Вечером?
Хенрик: Да.
Эйдриен взглянула на психотерапевта, который поставил ноги на пол и, сосредоточенно подавшись вперед, внимательно слушал.
Дюран: Кому принадлежала машина?
Хенрик: Я… не помню.
Дюран: Я полагаю, твоим родителям?
Хенрик: Да. Родителям.
Дюран: Отлично. А потом что случилось?
Хенрик: Я увидел огни.
Дюран: На что они похожи?
Хенрик: Я подумал, что это фары, но…
Дюран: Нет. Я уже говорил тебе, Хенрик: так подумал твой отец. Тебе было семь лет, ты растерялся. А потом огни окружили тебя. Ты купался в свете. Помнишь?
Хенрик: Да. Да, конечно.
Дюран: Казалось, будто… Ты можешь сказать мне, на что это было похоже, Хенрик?
Хенрик: Не знаю.
Дюран: Ты словно оказался в свете прожектора, правда?
Хенрик: Да! В моей груди. Как… прожектор в моей груди!
Эйдриен остановила запись и пристально посмотрела на Дюрана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166