Наша будет торговля, а не ихняя, на колени перед нами встанут, попомнят, как мы им кланялись...
– А попозже – помиритесь! – из своего угла сказал Семисадов. – Свой своему завсегда кум. Чего, Осип Андреевич, распаляешься. Все вы одним миром мазаны.
– Это как же? – багровея, спросил Осип. – Али не русский я человек? Али на мне креста нету? Ты, мужик, говори, да не заговаривайся...
Семисадов присвистнул, покачал головой:
– Не видать что-то на тебе креста, господин Баженин, Осип Андреевич. Да ты погоди, не ярись, я тебя не испужаюсь. А русский ты али не русский, оно, конечно, сразу не скажешь. Не помню я, чтобы ты нашего брата от иноземного кнута защитил в те поры, когда корабли мы строили.
Баженин затопал ногами, Сильвестр Петрович постучал по столу, крикнул:
– Не на торге! Сядь, господин Баженин. Да и ты, боцман, того... потише бы...
Встретил смеющийся живой взгляд Семисадова, подумал про себя: «Хорош дядечка. Эдакой все может. Послать лоцманом на шведский военный корабль – все сделает как надо, и глазом не сморгнет...»
Твердым голосом, оглядывая собравшихся поодиночке, как бы измеряя силы каждого для грядущего дела, стал приказывать – кому какая будет работа. Хлопот для всякого оказалось полным полно, один лишь Осип Баженин остался без всякого поручения. Злобясь, он вышел из горницы, хлопнул дверью. Сильвестр Петрович будто бы ничего и не заметил. Вновь стали толковать, где спрятать флот.
Иевлев разложил на столе карту, Семисадов подошел поближе, просмоленным пальцем ткнул в маленькую гавань, сказал шепотом:
– Посмотреть бы тебе самому, господин капитан-командор...
– Посмотрю! – также негромко ответил Сильвестр Петрович.
Еще потолковали, Сильвестр Петрович поблагодарил за добрые советы, сказал, что флот непременно будет спрятан, а где – то решится вскорости. Народ понял осторожность капитан-командора, люди стали подниматься, уходить...
К полудню Иевлев остался с Семисадовым и стрелецким головою. Дьяки принесли показывать казенные расчеты на отпуск от казны денег и хлеба трудникам, Сильвестр Петрович читал длинные листы и рассказывал, что видел за время объезда, как укрепились остроги для бережения от шведа. Кольский острог нынче выдержит порядочную осаду, соловецкие монахи тоже напугались: архимандрит Фирс за ум взялся, погнал своих лежебок к делу. Остроги Пустозерский, Сумской, Кемь, Мезень – нападение эскадры вряд ли выстоят, но нападающим жарко станет. Народ – трудники – мрет сильно: голод, сырость, лихорадка.
Голова вздыхал – ничего не поделаешь, на все божья воля; Семисадов сидел, низко опустив голову.
– Узники-то наши как?
– А чего им деется? – ответил Семисадов. – Кормим подходяще, зла себе не ждут, живут – не плачут. Риплей, пушечный мастер, пива потребовал на цитадель – мы дали. Инженер Лебаниус поначалу боялся, а теперь – ничего, ожил. А которого первым взяли – рыболов Звенбрег, – тот корзинки лозовые плетет на досуге, досуг-то велик.
– Пусть посидят, без них спокойнее! – сказал Иевлев. – Потом, как баталия окончится, отпустим, выгоним вон... Верно говорю, боцман?
Семисадов поднял голову, усмехнулся:
– Верно, Сильвестр Петрович. Пожить бы хушь малое время без них, и так всадников на нашего брата не пересчитать...
– Каких таких всадников? – удивленно тараща глаза, спросил стрелецкий голова Семен Борисович. – О чем толкуешь?
– А которые на мужике ездят! – твердо ответил Семисадов. – Они и есть всадники.
– Умен больно стал! – отрезал полковник. – До чего додумался...
– Ну, Семен Борисыч? – спросил Иевлев, когда Семисадов ушел. – Рассказывай, сколько мушкетов, да фузей, да холодного оружия принял, покуда меня здесь не было? Вижу – немало, ежели не жалуешься.
Полковник ответил, что действительно немало, грех жаловаться. И оружие доброе, не пожалела Москва. Сильвестр Петрович взял перо – написал реестрик, задумчиво спросил:
– Ежели народ некоторый собрать – охотников, дать им оружие доброе, посадить по Двине в тайных местах, там, где фарватер поближе к берегу, наделают ворам беды, а? Как считаешь? Ежели вдруг грех случится – прорвется шведская эскадра?
Семен Борисович насупился, взял реестрик, прикинул в уме, рассудительно произнес:
– Дело хорошее. Мужик тут – сокол, бесстрашен, ловок; глаз – дай боже. Ну, и пороху по привычке, по охотничьей, жалеет, даром заряда не потратит.
Иевлев взял еще листок бумаги, пером тоненько набросал, где быть охотничьим засадам. Полковник посоветовал все это дело отдать Крыкову: он сам из охотников, его народ знает, и он людей знает. Пусть над ними и командует.
Из Семиградной избы Сильвестр Петрович верхом рысцою поехал на Мхи к Таисье, чтобы посмотреть крестника, которого давно не видел, и спросить, нет ли какой неотложной нужды. Таисья встретила его как всегда – ровно, приветливо. Ничего вдовьего не было во всем ее облике, ни единого жалкого слова не сказала она, покуда просидел он в горнице. Все, по ее словам, шло слава богу, живут они с хлебом и со щами, дрова на зиму припасены. Афанасий Петрович, добрый человек, вырезал новые доски – делать сарафанные и скатертные набойки, те набойки хорошо продаются на торге, только поспевай делать. Работа веселая, чистая, с такой работой жить не скучно. Захаживает порою Семисадов, все уговаривает Таисью попытать счастья в морском деле.
– Это в каком же? – удивился Иевлев.
– А наживщицей ходить в море али весельщицей, – улыбаясь, ответила Таисья. – У нас, Сильвестр Петрович, многие женки в море хаживают. И кормщики есть. Я моря-то не шибко боюсь. Иван Савватеевич не раз со мною в давно прошедшие годы на промысла хаживал, – ничего, не ругался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30