– с досадой спросил он.
Лукреция, второй раз оторвавшись от бумаг, презрительно подняла одну из своих изящных бровей, поспешно нацарапала что-то на клочке бумаги и ответила:
– Когда я буду уверена, что снова могу на тебя положиться.
– Я – Сен-Клер!
«Мастер меча» гневно сделал шаг к письменному столу, со всеми разбросанными на нем бумагами, документами, черновиками, меж которыми блестел позолоченный нож для разрезания писем, такой острый, что для него, вероятно, требуется разрешение на право ношения оружия; стол представлялся Аресу баррикадой, который отделял его от сестры.
– Я не позволю командовать этому нелепому рабу, – сказал он громовым голосом, не скрывая обиды.
Лукреция отложила в сторону паркеровскую ручку и поднялась, всем своим видом показывая, что она хочет побыстрее избавиться от брата, чтобы снова посвятить себя более увлекательным и, прежде всего, более важным делам.
– Тогда докажи, что ты заслуживаешь моего доверия, – ответила она. Ее вызов звучал чистейшей насмешкой, и было совершенно ясно, что таково и было ее намерение. Она вышла из-за стола и смерила Ареса пренебрежительным взглядом. – Встань на колени, – вдруг приказала она. – перед своей госпожой, приорессой Настоятелей Сиона!
В течение трех-четырех вздохов – возможно, дальше счет пошел бы уже на минуты – Арес никак не реагировал на ее слова. Этот промежуток времени, в течение которого он стоял перед сестрой, растерянный, не в силах перевести дух, с бессильно отвисшей нижней челюстью, показался ему бесконечным. Напрасно надеялся он на неожиданную, остроумную концовку реплики, которая дала бы ему понять, что Лукреция шутит. Но в ее взгляде не было юмора. Ничего, кроме презрения и высокомерия, не отражалось в ее карих глазах.
«Да она спятила, – подумал он со смесью ужаса, сострадания и раненой гордости. – У Лукреции, как бы это попроще выразиться, явно не все дома. Недавняя потеря сына, должно быть, лишила ее разума. Но это ни в коей мере не оправдывает ее в том, что она обращалась с ним как с одним из тех слюнявых бастардов, которые патрулируют перед «Левиной». При этом он был не уверен, кого имеет в виду – двуногих или четвероногих охранников. С яростным возмущением он отвернулся от нее и направился к двери.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – спросила Лукреция насмешливо.
«Ты, – гневно думал Арес, – только ты и есть моя проблема».
Но его сестра ответила на свой риторический вопрос сама:
– Ты ни во что не веришь. Даже в собственную сестру.
Арес остановился в дверном проеме, обернулся и смерил ее презрительным взглядом.
– Ничто так неотвратимо, как смерть, – холодно ответил он и, успокоившись, потому что вновь обрел полный контроль над своим лицом, продолжил: – Это относится в полной мере и к нам.
– Посмотрим. – Лукреция покачала головой.
У него было чувство, что она своими словами ни в коей мере не признала, что он может быть прав, но, как всегда, хотела оставить за собой последнее слово.
– Посмотрим, – еще раз повторила она. Арес бросил на нее взгляд, в котором ярость наслаивалась на сочувствие, и вышел, закрыв за собой дверь. Лукреция совершенно помешалась! В данный момент он мог надеяться только на то, что они вернут ей Давида достаточно быстро, и помешают тому, что ее распоряжения окончательно перейдут границу между бессмыслицей и безумием.
Не прошло и тридцати шести часов, как Давид приобрел новое имя, стал на несколько месяцев старше, получил законные водительские права, а также счета в банках различных государств. Незнакомец, который передавал ему соответствующие бумаги, не произнес ни слова, ограничившись тем, что одним махом опустошил Давидов стакан крепкого черного кофе и исчез из ресторанчика при заправочной станции, где Давиду велено было дожидаться фон Метца.
Давид снова заказал кофе, но уже с молоком, и начал изучать кредитные карточки, паспорта, выписки из счетов и другие личные бумаги, сложенные в коричневой папке, извлекая их оттуда кончиками пальцев, словно они были ядовитыми или, по меньшей мере, внушающими отвращение, а затем разворачивая и раскладывая их перед собой на столе. Он снова и снова читал свои новые данные, стараясь их запомнить, хотя заранее знал, что никогда не сможет к ним привыкнуть или даже практически себя с ними отождествить.
«Доминик Шарло», – прочел он в удостоверении личности с сургучной печатью, где на фото робко улыбался некий заурядный тип. Он выглядел как Давид. Но он им не был, хотя фотограф сделал фотокопию – в конце концов, Давид сам при этом присутствовал. Юноша на удостоверении был на два месяца и три дня старше, и у него было совершенно дурацкое имя.
Давид знал о Доминике больше, чем еще несколько недель назад знал о самом себе. Счастливец, тот имел мать, которая проживала в Бельгии и руководила предприятием по уборке зданий. Его отец служил в американской армии и погиб, когда самолет, на котором он летал, разбился. Доминик недавно закончил школу и сдал экзамены на аттестат зрелости – было приложено свидетельство со всеми оценками, и его оценки в выпускном аттестате были достаточны для того, чтобы Давиду открылись двери любого университета.
Дела у Доминика, судя по всему, шли в общем и целом хорошо; к тому же его отец, который в свое время, еще при жизни, получил богатое наследство и исключительно из патриотических побуждений пошел служить в армию, оставил ему уйму денег, которых с избытком хватило бы и на обучение в университете, и на последующий шаг в самостоятельную жизнь. Давид, напротив, чувствовал себя не в своей тарелке.
Его отец привел в движение небо и ад (в основном, вероятно, ад), чтобы как можно скорее создать своему сыну наилучшие предпосылки для новой жизни, которую тот отныне будет вести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96