Крик превратился в подавленный кашель, в то время как его грубо потянули назад.
– Линяем отсюда! – услышал он резкий голос Ареса у своего уха. – Мы должны как можно быстрее исчезнуть!
Давид отчаянно вырывался из цепких рук Гунна.
– Вы свиньи! – истерически закричал он. – Нет!
Он никогда не оставит в беде Стеллу, никогда не отдаст ее этим безбожным, кровожадным бестиям. И если он – другого выбора у него сейчас не было – набросится на них с голыми руками, и они вытащат из ножен клинки и его прирежут, и невидимый стрелок проткнет его голову смертельным дротиком, – пусть так и будет!
Но Арес был потрясающе силен. Правой рукой он тащил упиравшегося что есть мочи племянника с вершины холма вниз, в то время как в левой руке держал обнаженный и готовый к бою меч.
Слезы отчаяния текли по пылающим щекам Давида. Он кричал и наносил удары вокруг себя, когда они давно уже были на Парковой площади. Он все еще кричал, когда Арес решительно запихивал его в машину с воющим мотором, на которой они помчались прочь.
– За ними! – Фон Метц схватил меч, брошенный им на траву рядом с раненой девушкой, и вскочил на ноги, когда услышал отчаянные крики своего сына и увидел, как брат Лукреции пытается увести Давида к машине.
В ту же секунду в теплом летнем воздухе послышалось жужжание второго дротика, едва не проткнувшего шею Роберта и вонзившегося в его правую лопатку с такой силой, которая могла раздробить кости, как если бы они были из стекла.
Третий прошипел на расстоянии менее ширины ладони мимо лба его товарища и вонзился в нескольких метрах позади него в поросший травой холм, да так глубоко, что его почти не было видно.
– Давайте сюда! – в ужасе заорал Цедрик, лихорадочно указывая на маленькую лощину, которая, если фортуна неожиданно переменится и им улыбнется удача, хотя бы временно обеспечит им защиту от стрелка, трусливо стрелявшего в них из засады. – Проклятый араб тоже должен быть где-то поблизости, – размышлял вслух белокурый Цедрик, в то время как они перебирались сами и несли девушку в лощину.
Роберт кивнул с искаженным от боли лицом, когда они осторожно положили Стеллу на траву. Цедрик, согнувшись, скользнул ближе к Роберту и обхватил правой рукой дротик, который глубоко вонзился в его плечо.
– На счет «три»? – спросил он.
Роберт крепко сжал зубы. Цедрик сказал: «Раз!» – и сильным рывком вытащил дротик.
Магистр тамплиеров почувствовал, как рвется в его теле пара сухожилий, и не смог сдержать крика боли. Раздосадованный и разозленный, он посмотрел на друга полными слез глазами. Цедрик равнодушно бросил окровавленное копье на траву, прижал ладонь к ране, чтобы приостановить кровотечение, пока рана сама не закроется. После этого он пожал плечами и, выждав несколько мгновений, осторожно выглянул из укрытия. В это время где-то недалеко взвыл мотор.
– Проклятье! Он может прятаться везде! – с ненавистью сказал Цедрик.
Фон Метц ничего не ответил. Его озабоченный взгляд упал на девушку, лежавшую без движения на поляне. Ее глаза были закрыты, дыхание стало прерывистым и неглубоким. Это не было его намерением, вовсе нет, и тем не менее он чувствовал, что виноват. Цедрик предупреждал его, что Давид не единственный, кто ищущим взглядом блуждал по холмам. Он, Роберт, решил, что они могут не обращать внимания на то, что за ними кто-то наблюдает. Но это не означало, что ему все равно, когда ранят невинных людей. Проклятье! Он – жалкий неудачник, он – самый худший Великий магистр из всех, которые когда-либо были в истории тамплиеров! Но проклинать себя он сможет сколько душе угодно позднее, в более подходящий момент. Теперь он прежде всего должен помочь девушке, так как она, без сомнения, потеряет много крови, если он немедленно ничего не предпримет.
А после он будет, как пить дать, еще дней пять отсиживать зад в корпусе «Туарега», пить кофе, разбавленный водой для мытья посуды, жевать безвкусные гамбургеры и липкие шоколадки, терпеть гадящих на ветровое стекло голубей и по очереди с товарищем наблюдать за «Левиной».
Ненависть! Это все, что осталось, когда истерика наконец его отпустила, – через несколько часов после того, как Арес втолкнул его в гостевую комнату Лукреции и без слов повернул снаружи ключ в замке. Беспредельная кровожадная ненависть! На совести этого безмозглого, помешанного на религиозной почве, теперь еще и его Стелла. Скалящее зубы чудовище в душе Давида вновь пробудилось и с бешеной яростью рвалось с цепи, отчаянно удерживаемое его разумом.
Он сидел на корточках в углу кровати, прижав колени к груди и обхватив ноги руками, чтобы унять дрожь, которой было охвачено все его тело, и раскачивался в такт своему дыханию – вперед и назад, вперед и снова назад… Он убьет его… убьет из мести… Давид снова качнулся назад. Кровная месть…
На обратном пути в «Девину» он запер глубоко в себе боль от потери Стеллы. Он превратил боль в непреодолимое желание мести, так как его истерзанная душа отказывалась предаваться этой муке, наделявшей его лишь чувством ужасающей беспомощности, тогда как яростный порыв к мести имел конкретную цель, над осуществлением которой надо было работать. В то время как горе и уверенность, что он потерял Стеллу, остались бы в его душе навсегда, чтобы жечь и мучить его каждый день и каждый час заново, ненависть сумеет найти выход с помощью грубой силы, и таким образом его душа однажды вновь обретет покой.
Кто-то тихонько постучал в дверь. Давид не ответил. Он хотел быть один с самим собой и со своей ненавистью, он ничего не хотел слушать и тем более никого не хотел видеть. Не в последнюю очередь потому, что не был уверен, что сможет сдержаться и первому же попавшемуся, возможно случайно посмотревшему на него косо, он так же случайно не свернет шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96