Влюбленность всегда представляла собой достаточно сложное явление. Все поэты и мыслители, философы и романтики, утверждавшие, что разум отступает, когда человек добровольно отдает свое сердце другому, были неправы. Влюбленный человек вовсе не утрачивает разум, он лишь не в состоянии согласовать его с тем, что говорит его язык, и это представлялось Давиду еще трагичнее, поскольку таким образом человек сам видит, как безумно он себя ведет.
Он начал с того, что, вопреки велению разума, уступил настоянию Стеллы и попросил ее по телефону заехать за ним на машине, хотя понятия не имел, где он, собственно говоря, находится. Поэтому в конечном итоге ему пришлось будить Ареса посреди ночи и просить его помощи, чтобы согласовать с ней место встречи. Утром, неспособный ни секунды усидеть на месте от предвкушения радости, Давид опрокинул себе на шорты полный стакан только что заваренного землянично-ванильного чая. И теперь он плавно двигался – можно сказать, парил – в нескольких сантиметрах над травяным покровом одного из заросших холмов, между которыми они сговорились встретиться, по направлению к Стелле, которую увидел с расстояния примерно в добрых сотню метров. Все это время он напрасно старался прогнать со своего лица глупую ухмылку, которая прокралась в его черты, едва «мастер меча» высадил его из «Ведьминого котла» – так Арес называл свой автомобиль – близ Парковой площади. Хотя Давиду с некоторым трудом, но все же удавалось диктовать свою волю ногам, чтобы не побежать к Стелле, подскакивая и подпрыгивая, как первоклассник, он был убежден в том, что выглядит довольно дурашливо. Блаженная улыбка не только не исчезала, но, казалось, с каждым шагом, который он делает навстречу Стелле, становилась все шире, так что он опасался, как бы концы его губ не сомкнулись на его затылке, если он будет так быстро бежать.
Наконец Стелла тоже его заметила. Хотя между ними было все еще не менее восьмидесяти метров сочного, зеленого, незасеянного поля, Давид уже мог различить радостную улыбку и сияние ее бездонных синих глаз. Ветер свободно играл ее распущенными волосами. В жизни она была прекраснее, чем Давид представлял ее в своих воспоминаниях. В то время как она ускорила шаг, чтобы быстрее одолеть оставшуюся часть пути, ускорился и ритм биения Давидова сердца.
Стелла пришла не с пустыми руками. Она принесла с собой маленький кусочек их дома, часть его старой, надежно охраняемой жизни. Он никогда не думал, что ему когда-нибудь будет недоставать пыльной библиотеки, затхлой классной комнаты и переваренных крутых яиц. И несмотря на вновь обретенное знание о том, что он восемнадцать лет был пленником Квентина, Давид чувствовал все усиливающуюся тоску по своему прежнему дому. Но он не хотел и не мог возвратиться в интернат; самое большее, на что он мог рассчитывать, – это приехать попрощаться с учителями и товарищами, прежде чем начать новую жизнь. Но не у Лукреции в «Левине» – это была лишь промежуточная остановка на его долгом пути. Он надеялся, что Стелла будет его сопровождать, хотя до этого еще было достаточно времени. Он не хотел сейчас думать о практических вещах, о которых думал все последние дни почти непрерывно, даже если был настолько измучен, ложась в кровать, что мозг, казалось, отказывался ему служить. Сейчас Давид хотел только одного: скорее заключить Стеллу в объятия и продолжать безудержно ухмыляться и дальше, но только после того, как он спрячет свое лицо в ее мягких шелковистых волосах, так чтобы она не могла его видеть.
Какое-то движение отвлекло его от Стеллы. Давид внутренне насторожился и приставил ладонь к левому глазу, чтобы лучше разглядеть две неизвестно откуда появившиеся фигуры, которые, как темные призраки, отчетливо вырисовывались на фоне яркого солнечного света. Это были двое мужчин, только что достигшие вершины маленького холма, куда непринужденно взбиралась Стелла. Оба несли в руках какие-то предметы, от которых исходил металлический блеск, еще больше ослепивший Давида.
Его тревожный, предостерегающий возглас достиг уха девушки в ту самую секунду, когда стальной дротик со слышным далее издалека пронзительным шипением прорезал воздушную преграду и с такой силой вонзился в правое плечо Стеллы, что отбросил ее назад. Стелла с криком упала и сильно ударилась о жесткую гравийную дорожку. Давид громко закричал, его сердце замерло на несколько мгновений, и паника сковала его руки и ноги.
– Стелла! – Непереносимая боль пронзила голову. Этот бездушный бастард отдал приказ стрелять в его подругу! Он отнял у него отца, похитил его младенцем у матери, убил Квентина. Только дьявол мог знать, какие еще ужасные преступления были на счету этого безумного псевдопреобразователя мира. И теперь он захотел отнять у него Стеллу. – Но это ему не удастся, – сказал себе Давид с самоубийственной решимостью, в то время как мчался к Стелле, которая лежала на земле, и жалобно стонала, бросая испуганные, просящие о помощи взгляды то на него, то на двух незнакомцев.
Ее левая рука, сведенная судорогой, отчаянно сжималась и разжималась вокруг стального дротика, который глубоко засел в ее залитом кровью предплечье. Нет, он не допустит, чтобы этот негодяй еще больше навредил ей, думал Давид, отбросив колебания, он готов отдать жизнь, чтобы она могла спастись от них бегством! Фон Метц и без того хотел его убить. Если этим Давид сможет спасти Стеллу, его смерть, по крайней мере, будет иметь смысл.
Фон Метц и второй мужчина, ускорив шаг, спешили к лежащей на земле девушке. Давид хотел крикнуть ей, что она должна подняться и бежать, но неожиданно чья-то рука с такой силой обхватила сзади его грудную клетку, что, казалось, выдавила весь воздух из легких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96