– Но в результате все вышло наилучшим образом.
– Наилучшим образом? – чуть не задохнулась от возмущения Стелла на другом конце провода, так что Давид испуганно отодвинул трубку от уха на несколько сантиметров. – Ты внезапно исчез, и мне отнюдь не казалось, что все складывается наилучшим образом.
Давид смущенно замолчал, подыскивая слова для подходящего извинения, которое не будет стоить ему головы.
Но прежде чем он смог что-либо сказать, все решила Стелла. Тоном, не терпящим возражений, тем, которым она командовала в прошлую пятницу, когда настояла на посещении больницы, она заявила:
– Я хочу тебя видеть!
Он рассчитывал, что она выскажет желание встретиться с ним и заботиться о нем, но стремительность и резкость, прозвучавшие в его словах, его и ошеломили, и в то же время тронули.
– В самом деле? – уточнил он.
– Да! В самом деле! Где ты находишься?
– Почему ты хочешь меня видеть? – спросил он, вместо того чтобы самому ответить.
«Потому, что я тебя люблю. Потому, что я без тебя скучаю. Потому, что ты мне нужен. Потому, что я не могу без тебя жить». Он хотел, чтобы она выбрала какой-нибудь из этих ответов.
Вместо этого она сказала:
– Потому, что я о тебе беспокоюсь. Потому, что ты мне нравишься.
Это было не то, о чем он думал, но все же это было начало. Давид улыбнулся:
– Я буду рад тебя видеть.
– Тогда объясни, где ты и когда мы сможем встретиться, – потребовала Стелла.
Он медлил. «Она ведь подвергает себя опасности, – предостерегал его голос разума. – И этой опасностью являешься для нее ты, пока жив фон Метц». Но желание Давида увидеть ее оказалось сильнее.
– Может быть, завтра, – ответил он. – Ты сможешь за мной заехать?
Теперь, начиная с пяти часов утра, вход в «Девину» охраняли стражники. Роберт считал себя терпеливым и выдержанным человеком, но просидеть почти целую неделю в пыльном автомобиле – это было испытание, и оно не могло не подействовать ему на нервы. Цедрик всегда был не слишком разговорчив и в продолжение почти тринадцати часов после того их разговора, если Метц не ошибся во времени, вообще ничего не сказал. По радио передавали одни и те же песни, а в ежечасных последних новостях он тоже не услышал ничего действительно нового, что помогло бы ему отвлечься. Пол «Туарега» под его ногами, затекшими от полной неподвижности, был к тому же усеян пустыми стаканчиками из-под кофе и прочим мусором. Он чувствовал себя грязным, от него воняло, потому что простая питьевая вода в смеси с минералкой в пластиковых флягах не могла заменить ванны или душа.
Короче говоря, его терпение давно лопнуло и лучше было бы ему уехать, но, после того как они потерпели поражение два или три дня тому назад, в нем оставалось еще его неодолимое упорство, помогавшее ему и дальше сидеть рядом с шофером на своем сиденье, с которым он давно уже малоприятным образом сросся, и хранить молчание, пристально глядя через стекло на «Девину».
Сначала он условился с Цедриком, что один из них пять часов спит, в то время как другой бодрствует и наблюдает. Постепенно они отказались от такой смены караула, поскольку, с одной стороны, мало кто способен просидеть пять часов с открытыми глазами и непрерывно наблюдать, а с другой – ни один из них не мог спать так долго в тесном пыльном автомобиле, не просыпаясь время от времени хотя бы от боли в спине, от внутреннего беспокойства и других потребностей и недугов. Они по очереди выходили из машины размять ноги и по очереди ходили за кофе. Самым крупным событием в течение дня был голубь, который, пролетая на бреющем полете, нагадил на ветровое стекло машины.
Чем же занималась в это время Лукреция со своим сыном? Признаться, Роберт не смог бы себе это представить и живо описать. Нескольких часов хватило тогда, в прошлом, чтобы он поддался ее дьявольскому очарованию и исчез вместе с ней в комнате отеля. Он, Великий магистр ордена тамплиеров, для которого самообладание, дисциплина и определенное холодное достоинство были не только долгом, но и привитой с детских лет непоколебимой чертой характера.
Роберт не знал, когда Давид покинет «Девину», но он был совершенно уверен, что Давид уже не тот, каким был, когда туда пришел.
Лукреция, вероятно, постарается использовать его для своих целей, будет манипулировать им и настраивать против отца, причем так основательно, что Роберту вряд ли когда-нибудь удастся сблизиться с сыном и привлечь его на свою сторону. Давид вошел в «Левину» как раненая наивная душа. Он покинет ее как убежденный член ордена приоров.
Его собственный сын, возможно, стал теперь злейшим врагом…
Что-то произошло перед белоснежным комплексом. Роберт, вероятно, вообще бы этого не заметил, если бы не провел так много дней на посту и если бы образы патрулирующих стражников так прочно не врезались в его мозг, что он видел этих одетых в черное людей, ходящих взад и вперед всегда по одной и той же схеме, даже если засыпал. Двое из стражей вдруг уделили особое внимание одному из боковых входов, через который в настоящий момент на волю вышел человек. Давид?!
Роберт схватил Цедрика за плечо, энергично потряс его, пробуждая ото сна, и молча указал на главное здание, из которого в ту же секунду выскочил Арес, чтобы вместе с Давидом исчезнуть в гараже. Несколько секунд спустя открылись управляемые электроникой гаражные ворота и антрацитно-черный «Порш» вырвался на волю.
– За ними! – скомандовал магистр, но Цедрик, едва открыв глаза, уже запустил мотор.
Лучшая возможность вернуть Давида им едва ли представится.
По крайней мере, так думал Роберт, прежде чем брат Лукреции продемонстрировал им, миновав поворот, на что способен мотор «Порта», особенно если водитель считает себя бессмертным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96