Хрупкий сияющий подарок, горячее утешение «на
склоне дней».
Проблема с жильем решилась легко и быстро. Недостатка в квадратных метра
х и деньгах у Калашникова не было. Надя оглушенно, молча поселилась в двух
комнатной добротной квартирке в Крылатском. Разве так уж плохо в ее возр
асте? Чистый воздух, тишина, источник с целебной водой в двух шагах от дома
.
Сын Глеб стал бизнесменом. Костя тоже давно и активно занимался каким-то
сложным бизнесом, связанным с кино, телевидением и рекламой. Взрослый сы
н и бывший муж честно позаботились о том, чтобы Надя ни в чем не нуждалась
на старости лет… Сидя в одиночестве в своем любимом парижском кафе, Конс
тантин Иванович почему-то вдруг подумал о том, что ни разу за многие годы
не привез сюда Надю. Она состарилась, так и не побывав в Париже. Нехорошо.
Впрочем, это ее выбор. Она сама решила принести себя в жертву его таланту и
карьере. Никто не неволил. Ей просто не хватило ума понять, что самопожерт
вование выглядит красиво и благородно лишь в отдельных, экстремальных с
итуациях, когда война, голод, тяжелая болезнь. А быт пожирает с потрохами д
аже самые высокие порывы. Ну что за подвиг Ц гладить рубашки и тереть мор
ковку? Ведь была красавицей, талантливой актрисой и все простирала, пров
арила Ц добровольно. Спрашивается, кто виноват, что стала старой, толсто
й, скучной? Никто. Надя никого и не винила, только смотрела сухими глазами,
которые с годами сделались совсем невыразительными.
Константин Иванович вздохнул и поморщился. Вот уже почти три года он вын
ужден повторять самому себе утешительные истины: нельзя жить с человеко
м из жалости, насильно мил не будешь и так далее. Эти банальности нужны ему
, как витамины, для поддержки жизненного тонуса. Хотя Надя не просила о жал
ости, не пыталась быть «милой насильно», все равно Ц сама виновата. Он вед
ь артист до мозга костей. Он не может дышать без свежих страстей, без ярких
чувств, без юного праздничного личика Маргоши, наконец. Не может Ц и все.
Он тоскует по Маргоше каждую секунду, даже Париж без нее кажется пустым и
пресным. Она прилетает сегодня в половине третьего утра по местному врем
ени. Вырвалась к нему на пару дней, просто так, потому что соскучилась. Жда
ть осталось совсем немного. Уже полночь, он побудет в кафе еще полчасика, п
отом пройдет пешком по бульвару Сан-Жермен до платной стоянки, сядет в ма
ленький серебристый «Рено», который взял здесь напрокат, и отправится в
аэропорт встречать свою красавицу… Хозяин за стойкой тщательно протир
ал бокалы. Стена за ним была заклеена денежными купюрами разных государс
тв. Вон ту старую советскую десятку с профилем Ленина подарил хозяину Ко
нстантин Иванович в семьдесят девятом году. И в каждый свой приезд он дар
ит хозяину кафе на площади Сен-Мишель бумажную денежку на память. Деньги
в России все время меняются. Хозяин берет купюру, кивает без всякой улыбк
и, говорит: «Мерси, месье». Но не помнит, не узнает.
Парижане вообще помнят и узнают только самих себя. Нет более надменного
города в мире. Сколько раз театр приезжал на гастроли, сколько фильмов пе
реведено на французский, показано по телевидению, а все не узнают. В упор н
е видят.
Константин Иванович любил пожаловаться на бремя всемирной славы. И в Нью
-Йорке, и в Квебеке, и в Риме обязательно кто-то оглянется, улыбнется, произ
несет имя если не самого Калашникова, то кого-нибудь из его известных пер
сонажей. А по Москве пройти пешком невозможно, в магазинах вот уже лет два
дцать замирают кассирши, глядят с открытыми ртами, гаишники не штрафуют,
просят автограф.
Ц Силь ву пле, месье? Ц Хозяин оторвал взгляд от своих бокалов, взглянул
вопросительно, без улыбки. Ц Анкор кафе?
Калашников вздрогнул. Оказывается, он тупо, не отрываясь, смотрел в это то
нкогубое французское лицо, смотрел и не видел, думал о своем. А кофейная ча
шка давно опустела.
Ц Уи, месье, кафе-о-ле, Ц эхом отозвался Калашников и, продолжая пристал
ьно глядеть в блестящие черные глаза хозяина, добавил на своем хорошем ф
ранцузском:
Ц Вы не узнаете меня? Я ведь много раз заходил к вам. Я очень известный рус
ский артист.
Ц Нет, месье. Я вас не знаю. Вам кофе с сахаром?
«И что на меня нашло? Ц удивился Константин Иванович. Ц Глупость какая…
Даже если этот гаденыш меня узнал, все равно не скажет. Будет молчать, как
партизан, и с гордым видом шлифовать свои бокалы».
Калашникову вдруг захотелось молодо, смешно схулиганить, выкинуть каку
ю-нибудь забавную штуку. Просто так, потому что прилетает Маргоша, потому
что теплая сентябрьская ночь, Париж, и какие там пятьдесят девять лет? Опя
ть восемнадцать, не больше. Жаль, нет зрителей. Тонкогубый потомок Наполе
она не в счет.
В кармане пиджака затренькал радиотелефон. Он сразу узнал голос своей не
вестки Кати, удивился и скосил глаза на часы. Здесь полночь, а в Москве, ста
ло быть, два часа ночи.
Ц Константин Иванович, Глеба убили.
Ц Прости, что, Катюша? Ц Было отлично слышно, но он не понял.
Разве можно такое понять с первых слов?
Ц Его застрелили полтора часа назад у подъезда. Мы возвращались с премь
еры. Прилетайте, пожалуйста, в Москву.
* * *
Оля Гуськова терпеть не могла метро, особенно Кольцевую линию и централь
ные станции. Ее раздражало все: подсвеченные попуганные мозаики «Новосл
ободской», планеристы, колхозники и пионеры на плафонах «Маяковки». Даже
если не глядишь в расписной потолок, все равно чувствуешь присутствие э
тих плоских жизнерадостных призраков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22