Егор без массажа не человек, му
чают боли в спине. Он сам говорил, что придет Света, мол, к Новому году он хоч
ет быть бодрым, свежим, без всяких болей в позвоночнике.. Еще он говорил, чт
о Света здоровая, как пятиборец, и постоянно с ним кокетничает. У нее мощны
е руки, много белого сочного мяса и никаких мозгов. Пустые, как плошки, гла
за. Катя никогда ее не видела, но Егор описывал очень красочно. Он ехидно п
осмеивался над шикарными телесами массажистка, над ее слишком короткой
юбочкой, слишком низким декольте, над ее напрасными бабскими уловками я
тщетными попытками соблазнить его, господина Баринова, эстета, интеллек
туала, ироничного, тонкого ценителя прекрасного.
Катя никогда ее не видела. Ну какое ей дело до массажистки?
Конечно, там, в кабинете, кто-то другой стягивает со страстной беломясой м
ассажистки Светика колготки. Егор сейчас уже дома, ждет Катю. Надо позвон
ить ему.
Она сняла трубку, стала набирать номер, который знала наизусть. В кабинет
е стоял параллельный аппарат, он громко зазвякал, и через секунду щелкну
л дверной замок.
Красный, потный Баринов, в носках, в расстегнутой рубашке, с болтающимся н
а шее развязанным галстуком, нащупывал бестолковыми дрожащими пальцам
и «молнию» ширинки. Глаза его часто моргали, бегали, старались не смотрет
ь на Катю. А сзади, в полумраке кабинета, металось что-то большое, голое, бел
ое.
Катя бросила на пластик секретарского стала протяжно гудящую телефонн
ую трубку, не спеша загасила сигарету в чистой пепельнице, ни слова не гов
оря, спокойно вышла из приемной.
Метель все мела. Прежде чем сесть в машину, она достала веник из багажника
, стряхнула крупные легкие снежинки с ветрового стекла. Куда теперь? Домо
й? В тихий, чинный взрослый праздник? К маминым вздохам и понимающим, сочув
ственным взглядам тети Нади? К нарочито бодрым голосам папы и дяди Кости? (
«Ну что, ночная гулена? Давай теперь с нами веселись… тетя Надя испекла по
трясающий торт, один раз в году можно, от одного кусочка не поправишься, по
балуй себя в новогоднюю ночь. По телевизору очень смешной концерт…») Нет,
только не домой! Без десяти одиннадцать, до Нового года семьдесят минут. К
атя завела мотор, помчалась сквозь крупный пушистый снег, по расцвеченно
му огнями Калининскому проспекту. Она не плакала. Еще не хватало плакать
за рулем в такую метель! Она поняла, куда едет, только у Кольцевой дороги.
В Переделкине «жигуленок» застрял в сугробе. Катя, вся в снегу, румяная, со
сверкающими огромными глазами, влетела в ярко освещенную теплую гостин
ую калашниковской дачи.
Ц Катюха! Радость моя! Ц пьяненький, разгоряченный Глеб закружил ее, ра
сцеловал и совсем не удивился, не задал ни единого вопроса.
Было много народу, стол ломился от вкусной еды, девочки смеялись, кто-то о
тправился вытаскивать из сугроба Катину машину. Глеб Калашников стянул
с ее ног промокшие, полные снега сапоги. Он знал, как важно держать в тепле
драгоценные узенькие ступни примы-балерины, и стал растирать их ладоням
и, согревать своим дыханием, потом принес огромные отцовские валенки.
Ц С ума сошли! Ц закричал кто-то, Ц Без пяти двенадцать!
На экране телевизора лицо Горбачева сменилось башней с курантами. Бабах
нуло шампанское. Все стали чокаться, Глеб поцеловал Катю в губы. Наступил
восемьдесят девятый год. Все побежали во двор хлопать хлопушками, кричат
ь «ура». В сонном полупустом поселке отчаянно лаяли собаки.
Наоравшись, набегавшись по глубокому снегу, усыпав сад и окрестные улицы
разноцветным хлопушечным конфетти, вернулись в дом, погасили свет, зажг
ли свечи. Катя так и не поняла, сколько же здесь народу. Мелькали знакомые
и незнакомые лица. Под лирическую композицию Фредди Меркури медленно ка
чались пары. Катя обнаружила, что танцует-с Глебом, в огромных валенках, в
шелковом вечернем платье. Его губы щекотно шептали ей на ухо что-то смешн
ое и ласковое, его руки, такие знакомые, теплые, прикасались к ней бережно,
держали надежно, согревали и заставляли забыть обо всем плохом, холодном
, грязном. Ничего страшного не произошло. Ничего страшного… Пары стали по
степенно разбредаться по трехэтажному дому. На калашниковской даче был
о газовое отопление, дом прогревался весь целиком, всем хватило места, чт
обы уединиться. Какая-то очередная девочка ушла плакать по Глебу на засн
еженное крыльцо, но кто-то одинокий и великодушный бросияся ее согреват
ь, утирать горькие слезы.
Катя и Глеб заметили, что стоят одни уже не в гостиной, а в маленькой спаль
не родителей Глеба, давно нет никакой музыки, они стоят, обнявшись, прижав
шись друг к другу, и за окном падает медленный крупный снег. Они не успели
опомниться, а уже целовались, и ловкие пальцы Глеба вытаскивали шпильки
из Катиных волос, расстегивали «молнию» шелкового платья, и мягкие губы
жарко скользили по длинной Катиной шее, по тонким ключицам.
Платье упало на пол, в другой конец комнаты полетели джинсы, свитер и все п
рочее. Высокие валенки народного артиста Константина Калашникова заст
ыли, как солдаты на посту, у старой, потертой тахты.
Когда Катя открыла глаза, за окном был солнечный морозный день. Кто-то из
гостей уже уехал, кто-то отправился гулять. В доме стояла тишина. Катя хот
ела встать, умыться, сварить кофе, но Глеб притянул ее к себе, и все повтори
лось, уже без лихорадочной ночной спешки, без страха и сомнений.
Ц Какие мы с тобой были глупые, Ц прошептал Глеб, Ц хорошо, что не успел
и состариться… Сейчас, восемь лет спустя, сидя в зыбком рассветном свете
в чистой холодной кухне, Катя поймала себя на том, что ту первую их ночь, то
т Новый год, она помнит отчетливей, чем все последующие годы сложной семе
йной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22