Она успела заметить, что дверь
плотно закрыта и ключ торчит изнутри. Значит, если Франкенштейн все-таки
явится, какое-то время уйдет на то, чтобы взломать дверь.
Ц Тихо, тихо, Ц бормотал лысый, Ц все будет хорошо, тебе понравится. Я бы
стренько, не бойся…
Он сопел все громче, и с каждым его выдохом комната наполнялась очередно
й волной нестерпимой вони. Резким внезапным движением он задрал Машину р
убашку, продолжая внимательно смотреть ей в глаза. Это дало ей возможнос
ть вскочить на ноги, не запутавшись в подоле и освободить руки из рукавов.
От неожиданности он выронил ножницы. Липкие пальцы проворно впились в щи
колотку. Маша развернулась, ухватилась за подоконник и, почувствовав опо
ру, оттолкнулась ногами, изо всех сил дернулась вверх, словно пыталась вы
браться из вонючей болотной трясины.
От порыва ветра мелодично звякнуло оконное стекло. В ноздри ударил свежи
й озоновый запах снега. Это было хорошей подсказкой. Она не видела, что про
исходило у нее за спиной, только слышала сухой грохот старых плакатов, ти
хую одышливую брань и нестерпимую вонь. Через секунду она взлетела на по
доконник. Окно распахнулось легко, словно кто-то снаружи услужливо потя
нул раму на себя.
Небо казалось светлым. Ветви низкорослых яблонь, еще днем голые и черные,
к ночи покрылись толстым пушистым снегом и приветливо кивали Маше. Вьюга
ластилась к ней, дышала в лицо мокрой свежестью, и оставалось только пере
ступить с подоконника на мягкий белоснежный карниз.
Ц Стой, стой, куда?! Ц удивленно и обиженно прохрипел лысый.
Очередная волна вони толкнула ее вперед и вниз. Если бы она успела содрат
ь пластырь со рта, то, вероятно, закричала бы во всю глотку, падая с высоты т
ретьего этажа. Вьюга ослепила ее, перед глазами неслась сплошная непрогл
ядная белизна, ветер грохотал в голове. Рубашка раздулась, как парашют, и п
адение получилось медленным, плавным. Она не чувствовала ни холода, ни ст
раха.
Примерно за полтора метра до земли она застряла в ветвях старой раскидис
той яблони. Взрыв боли в правой кисти заставил ее опомниться. В мозгу вклю
чился и спокойно заработал какой-то новый, четкий и надежный механизм. Ма
ша поняла, что сидит, скрючившись, на толстом яблоневом суку. Ее не изнасил
овал этот лысый, только пытался. Она выпрыгнула из окна третьего этажа, но
насмерть не разбилась, и уже не разобьется. Самое страшное позади. Кожа на
ногах и на спине ободрана, к свежим ссадинам прилипла мокрая рубашка, рот
все еще заклеен пластырем, холод лютый, но это ерунда. Главное Ц рука. С пр
авой рукой случилось нечто очень плохое. Боль нарастала, от нее перехват
ило дыхание, и следовало переждать, когда отхлынет эта первая, оглушител
ьная волна, здоровой левой рукой отодрать, наконец, пластырь и громко поз
вать на помощь.
Треск потревоженных сучьев затих. Правая рука превратилась в гигантски
й пульсирующий сгусток боли. Маша заставила себя медленно сосчитать до д
есяти, осторожно разжала закоченевшую, но невредимую левую кисть, убедил
ась, что сидит достаточно надежно, стряхнула с лица снег, нащупала пласты
рь. Он размок и отошел совсем легко. Она глубоко вдохнула, чтобы крикнуть,
но от холода все внутри у нее так сжалось, что вместо крика получился сдав
ленный еле слышный стон.
Маша подняла голову и сквозь рябую пелену метели разглядела в ярком квад
рате окна на третьем этаже силуэт лысого ублюдка. Он перевесился по пояс
через подоконник. Он смотрел вниз и искал Машу. Сердце у нее дико заколоти
лось, ей показалось, что сейчас он увидит ее, прыгнет вниз, вслед за ней, и вс
е продолжится. Маша не стала звать на помощь. Наоборот, она зажала рот здор
овой левой рукой, чтобы не крикнуть.
Спасительный механизм опять включился в мозгу, заглушая страх, притупля
я боль и все прочие невыносимые чувства. Механизм работал в ритме дикого
стука сердца и отбивал только одно слово: беги!
Ей удалось почти безболезненно соскользнуть с дерева. Она ступила на сне
г босиком и удивилась, что ногам совсем не холодно. В последний раз взглян
ув вверх, она увидела пустой светящийся квадрат окна на третьем этаже.
Первые несколько шагов дались ей легко, без всяких усилий. Ей казалось, чт
о она бежит, почти летит, не касаясь белой призрачной земли. Ей стало тепло
и ужасно захотелось спать. Если можно летать во сне, то почему нельзя спат
ь на лету? Она бы заснула, но мешал тяжелый противный топот поблизости и гр
убый страшный голос:
Ц Григорьева, совсем очумела?! Ты что тут устраиваешь, а? Так, ну-ка открой
глаза, сейчас же ответь, ты слышишь меня?
Нет, наверное она все-таки спала, летела сквозь нежную теплую метель, и сп
ала. Ей снилась Франкенштейн с башенкой на макушке. Соседка по палате гов
орила, что Франкенштейн запихивает в свой пучок скрученные капроновые ч
улки, чтобы прическа казалась объемней, и закрепляет шпильками с пластма
ссовыми блестящими бусинами. Эти бусины сверкали, как живые глаза в темн
оте. Из прически выбилась длинная тонкая прядь, ее шевелил ветер. Маше пок
азалось, что на голове у воспитательницы сидит небольшая сумасшедшая кр
ыса, злобно смотрит и машет хвостом. Конечно, такое могло быть только во сн
е.
Между тем Франкенштейн больно и грубо теребила Машу, волокла ее куда-то, м
ешала спать. Это было ужасно, поскольку во сне раненая рука успокаивалас
ь, становилось тепло, уютно и совсем хорошо. Но Франкенштейн была неумоли
ма.
Ц Не спи, не спи, шевелись, открой глаза, Ц повторяла она, трясла Машу, тре
вожила ее руку и добилась своего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12