А то за час и зажрать могли, высосать
досуха.
Версты через три березы и сосенки остались позади, и перед
путницей, за широким и ровным полем коричневого мха, заблестели
многочисленные окна открытой воды. Тропинка вела вперед, но уже через
несколько саженей ноги коней начали проваливаться, мох заколыхался,
словно занавеска под резким порывом ветра, - и лошади, тревожно
заржав, остановились, не поддаваясь ни на какие понукания.
Через несколько минут женщина сдалась, двинулась вдоль поля, у
крайних березок, - и вскоре с удивлением обнаружила, что пересекает ту
же тропу, по которой забралась в самую вязь. Наверное, это был намек
на то, что следовало возвращаться обратно - но путница упрямо
повернула вправо, в глубь болотных мхов. Верста, другая - и опять она
оказалась перед бездонными окнами. В этот раз путница повернула в
другую сторону - и через некоторое время вновь вышла к тропе.
Немного поколебавшись и глянув на предзакатное небо, упрямая
гостья Козютина мха все же опять направилась к топям, заставляя коней
все тем же мерным шагом месить тухло пахнущий торфяник и корни осоки.
В небе каркнул ворон. Он сделал над путницей стремительный круг,
сложил крылья и упал на ветку совсем черной, с несколькими лишь белыми
пятнами, березы, поднявшейся едва на высоту человеческого роста.
Потоптался, склонил набок голову.
- К Лютобору я пробираюсь, - натянув поводья, сказала ему женщина.
- Сказывали, с любой хворью он управиться способен. Сын у меня
занедужил. Совсем плох… Спаси его, Лютобор, коли слышишь. Спаси,
матерью твоей заклинаю!
Ворон опять каркнул, упал с ветки и, расправив крылья только над
самой землей, метнулся поперек тропы, взмыл над плотной стеной
ежевики, что поднималась слева в полусотне саженей, и умчался дальше,
тяжело взмахивая крыльями. Женщина проводила его взглядом, подумала, а
затем потянула повод, поворачивая вслед за птицей. Лошади, ощутив
нетерпение всадницы, перешли на широкий шаг. Их ноги опять начали
проваливаться глубоко в торф, зажурчала, разливаясь по сторонам, вода
- но на этот раз скакуны беспокойства не выказали. Да и то уже сажен
через тридцать земля стала тверже, болотная осока сменилась обычной
травой.
Вблизи в стене ежевики неожиданно обнаружился просторный проход.
Шел он не прямо сквозь кустарник, а наискось, так что с болота
оставался не виден. За проходом начиналась новая тропа, более широкая
и уже не торфяная, а глинистая. Еще через полверсты всадница увидела
впереди поросший дубами взгорок и, облегченно вздохнув, перешла на
рысь.
Вскоре кони вынесли ее на утоптанную глиняную площадку перед
невысокой, в половину человеческого роста, пещерой, густо обросшей
бузиной.
По правую руку от площадки тянулись пять черных, уже пустых по
осени грядок, за которыми виднелись еще пещера и два крупных, крытых
дранкой лабаза. По левую - сразу за россыпью крупных валунов -
начинался высокий густой малинник, уже растерявший свою листву.
Путница спешилась, кинула поводья коней на ветки малины, покрутила
головой, подергивая свисающие кончики платка. Никто к ней не выходил,
никто не привечал, ни о чем не спрашивал. Тогда она сама двинулась к
пещере, пригнулась, входя под закопченный свод.
Поперек пути, почти под самый потолок, оказались натянуты пологи.
Два - сшитые из сыромятных пятнистых козьих шкур. Третьим, самым
дальним пологом служила мягкая кошма, сразу за которой открывалось
обширное логово. Потолок его находился на уровне пещеры, а к полу, что
темнел на глубине добрых пяти саженей, вела вдоль стены длинная
пологая лестница. Здесь пахло едким дымом, сосновой смолой и чем-то
чуть сладковатым, дрожжевым, как от кадушки со сдобным тестом.
Освещалось помещение не свечами или факелами, а продолговатым
камнем с сажень длиной и локоть в толщину, вмурованным в стену на
высоте в полтора роста. Свет был слаб - при взгляде на колдовской
валун глаза не испытывали никакого неудобства, - но благодаря ему в
пещере царила не полная мгла, а слабый полумрак, в котором различались
и ступени лестницы, и длинный стол внизу, возле которого стояли две
грубо сбитые скамьи. Чуть дальше тянулись многочисленные ниши с
туесками, кувшинами, баклажками, торбами, кожаными мешочками.
Обложенный валунами очаг с рогатками для вертела располагался между
двумя высокими кучами хвороста и сухих осенних листьев, и в нем еще
тлели бурыми огоньками недогоревшие угли.
В конце лестницы гостью ветретили два деревянных идола высотой по
пояс, их рты были испачканы чем-то темным. Женщина охнула, испуганно
перекрестилась - и в тот же миг груда листьев зашевелилась, из нее
появилась голова с вытянутым лицом и редкими седыми волосами на
макушке.
- Что же ты непокойна так, боярыня? - прошептали бесцветные губы.
- Коли пришла к богам исконным, отчего пришлых демонов знаками своими
привечаешь?
- Я… - Женщина попятилась, уперлась спиной в стену. - Я… я пришла
за помощью, колдун… За исцелением…
- Вот вы каковы, неблагодарные смертные, - вздохнул хозяин пещеры.
- Коли жертвы приносить - в святилища с золотыми куполами ступаете, а
как занедужили - враз к кровным богам бежите? Отчего же так, боярыня?
Пришлым богам бы и кланялись… Отвернись.
Гостья послушно отвернулась к стене, вскинула ко лбу руку, но
спохватилась, опустила. Жалобно пролепетала в сухую глину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16