Одна из них оказалась уютной опочивальней с букетами пижмы и полыни для аромата, толстыми кошмами и коврами на полу и шкурами в несколько слоев на самой постели - не столько для тепла, сколько для мягкости. Укрывался Ворон подбитой снизу шелком шкурой белого медведя. Видимо, где-то в глубине души старый колдун все же оставался обычным мальчишкой-пижоном. Еще две пещеры были небольшими кладовочками с готовыми мазями, зельями, травами и порошками. Большую часть ведун узнал на вкус и на запах - зря, что ли, столько лет в послушниках у Ворона бегал. Но еще очень многие оставались ему незнакомыми. Наговорены составы или нет, тоже было непонятно. Освященного креста Середин, увы, с собой в этот раз не имел.
Четвертый лаз, как оказалось, уходил глубоко вниз, в весьма вместительный погреб, половина которого отводилась, опять же, всякого рода зельям, а другую занимали съестные припасы, причем довольно обширные. Тут были и яйца, и копченая курятина, и соленая рыба, и ветчина, и белорыбица, и бочонки с медом, и крынки с тушенкой. Именно ею и настоящим ставленым медом Олег и соблазнился, благо никакого приготовления перед употреблением эти блюда не требовали. Однако в тепле, сытости и сухости он не смог одолеть и половины миски, заснув прямо возле очага.
Утро на удивление оказалось ясным, солнечным и даже жарким. Вычистив лошадей, ведун пустил их щипать траву по низу холма, поправил край навеса, заменив прохудившуюся слегу новой, срубленной у дороги в овраге, после чего отправился в лес на поиски сухостоя - хворостом, известное дело, дома не протопишь, а никаких дров среди запасов Ворона он не нашел. Искать пришлось недолго - в окрестном лесу, похоже, нога человека не ступала вовсе, и десятки мертвых почерневших стволов торчали среди юной поросли в нескольких минутах пути от пещеры. К вечеру половина свободного места под навесом для скакунов была занята поленницей, и потому новым утром Середин, с наслаждением работая топором, стал рубить по другую сторону площадки новый навес. Руки его давно соскучились по работе, обычной человеческой работе, припасы Ворона позволяли не задумываться о хлебе насущном, ну а польза - всякому понятно, что дрова и крыша лишними никогда не бывают. Особенно если снова зарядит ненастье, и на счету будет каждый сухой клочок земли.
На третий день, когда ведун уже вовсю крыл новый навес дранкой, на поляну вышла растрепанная заплаканная крестьянка в мешковатом кожухе, в руках она держала щуплого ребенка годиков четырех. Шмыгая носом, она сразу заголосила:
- Здесь ли Ворон, дома ли он ныне-е! Да смилуются боги над моей горестью-ю... - Подвывала она изредка, но Олег почуял, что рискует оказаться свидетелем настоящей истерики, и, вогнав топор в очередной чурбак, поспешил к женщине.
- Что за беда у тебя, милая?
- Ворона звать надобно, Ворона! Малыш уходит к богине ночи, Мара уж рядом совсем, чует мое сердечко...
Ведун на всякий случай оглянулся, негромко пробормотал:
- Не оставь меня милостью, прекраснейшая из богинь. - И уже громче спросил: - Что с ребенком?
- В горячке весь, четвертый день уж беспамятует! Я уж лихоманку и жаром гнала, и малиной, и медом, и наговором, а горячка токмо сильнее делается...
Олег потрогал тыльной стороной ладони лоб ребенка, его горло, прислушался к дыханию. Указал на скамью возле коновязи:
- Ну-ка, разверни.
- Ворона, Ворона зови, - потребовала мамочка.
- Нет Ворона, - отрезал Олег. - Могу посмотреть, или ступай с богом, иных знахарей тут ныне нет.
Женщина чуть поколебалась, но все же решилась, стала раскрывать намотанные на ребенка платки. Олег быстрыми движениями растер ладони, чтобы были теплее, коснулся горла тяжело дышащего малыша, его груди, живота. Тот, даром что был в беспамятстве, резко вскрикнул.
- Куда ты смотришь, мамаша?! - в сердцах сплюнул Олег. - У малыша колики, а ты лихоманку гонишь! Жди здесь, сейчас зелье дам!
В пещере, найдя среди припасов Ворона корень лопуха, он наскоро заварил малую толику в оловянном черпаке, вынес на улицу:
- Как остынет, напои ребенка. Не торопись, ему сейчас только ожогов не хватает. - Пока женщина боролась с нетерпением, ведун вернулся в пещеру, отложил пучок лопуховых прядей в березовый туесок, прижал ко лбу: - Именем Свароговым, волей Белобоговой, силою Триглавы, жаром Хорса накладываю на тебя бремя спасти и оборонить дитя малое от порчи, колдовства и хвори вредящей, от лиха и зла, от печали и марьиной памяти.
Выйдя на свет, протянул туесок женщине:
- Вот, по пряди с утра запаривай в маленькой емкости, да пусть ребенок весь день пьет. На седмицу хватит, а больше и не нужно. Молиться о помощи к радунице своей ходи, от живота радуница главную помощь дает. И греть малыша больше не нужно, ему от этого только вред. Отойдешь отсюда, сядь отдохнуть в удобном месте. Живот у малыша прочиститься должен через несколько минут, сразу легче станет. - И Середин отобрал у нее пустой половник.
- Нешто выздоровеет? - сразу посветлела лицом гостья, поклонилась в ноги: - Звать-то тебя как, мил человек, за кого Сварогу кланяться.
- Именем Олег, по прозвищу ведун. Ученик я Ворона, за него молись. Теперь ступай, о малыше думай, потом кланяться будешь... - Середин отвернулся и демонстративно снова взялся за топор. Ребенка после отвара должно было прослабить, и ему очень не хотелось, чтобы это случилось вблизи пещеры.
Крестьянка потопталась, говоря еще какие-то добрые слова, наконец собралась и скрылась в стороне оврага. Однако же не успел Олег разделать на пластины и пару чурбаков, как оттуда появились сразу две новые просительницы. Ведун, тяжело вздохнув, отправился навстречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14