Давай ещё...
- Спаиваешь... лимончик...
- Витёк. Короче, такое дело, что всё в твоих руках. Как у Варум.
- Старая песня.
- А ты хоть раз пожалел? Хоть раз я тебе неправильно советовал? Скажи, а?.. Я сам капитал нажил, авторитет нажил, тебе помогу. Умным советом, связями, деньгами - всегда помогу другу. Ты меня нанял, когда я был на грани отчаяния. А теперь я тебе помогу стать олигархом эстрады. Будут говорить не "муж Пугачёвой" а "жена Гусева". Слово даю, так будет.
- Не западёт, не западёт она на меня. На тебя западёт.
- Зачем мне?! У меня всё есть. Тебе надо.
- Такой женщине нужен крутой и с деньгами. Какой-нибудь красавец-чечен с капиталом, с недвижимостью, с братками.
- Ничего подобного, Витёк! То есть, это всё ты правильно сказал. Но его нет. Такого, как ты сказал. А такой, как я сказал, вот он, мой друг, рядом сидит! Я тебя вытащу, своим партнёром сделаю. Мы такую мафию организуем, что всё - телевидение, радио - всё будет наше.
- Как-то ты меня озадачил. Ну, даже если нас познакомят, даже если выпьем и поедем ко мне, или к ней... Без желания, без похоти, как на экзамене... А если она как Екатерина Вторая ненасытна. Десять мужиков в шкафу и ещё десять под кроватью. Я же обыкновенный, среднестасисти... среднестасиш...
- Дело не в этом. Императрица любила одного десять лет. Пока он не умер. Но, по моим сведениям, Алла Борисовна без особых претензий. Обычная тёлка. Я тебе один секрет скажу. Когда поедете к ней... или к тебе, ты думай так, что снял тёлку по пьяне. Что она никто. Просто секс для разврата и никаких задних мыслей. Просто секс.
- Просто... да не просто. А ради чего вообще?
- Ну, всё с начала. Как целка ломаешься, извини, Витёк, ради бога. Ну, пора взрослеть уже. Тебе не надоело нянчиться с этими твоими куклами? В куклы играть не надоело? Серьёзным делом займись.
Вообще-то Гусеву надоело. Хотя прошло меньше полугода. Его судьба в третьем путешествии оказалась удачной. Пять лет славы короля музыки поп, пять лет успешной продюсерской работы. Двести тысяч долларов капитала, ни разу не женат. Слава легковесная, но приятная. Ему всего хватает. Но если Гога считает, что этого мало... Гога для него авторитет. Он всегда прав и он доказал свою жизнеспособность на примере собственной карьеры. Гусев ломался для разговора и ещё немного боялся Аллы Пугачёвой. Живьём он её видел только пьяный.
- А хочешь, скажу то, что тебе сразу понравится? - подмигнул Кварцхава. - Она тебе улыбалась.
- Когда?
- На дне рождения у Паулуса. Я видел. Ты, может, и не видел, а я всё вижу. Я тебе слово даю, клянусь, она на тебя глаз положила. Если б ты с ней заговорил, она бы с тебя не слезла.
Если даже врёт, подумал Гусев, надо попробовать. Надо ценить то, что есть такой друг, который думает вместо тебя.
- Ну а чего, когда сватать будешь?
- Молодец. Мужской разговор. Официант! Шампанское неси! На той неделе у Телегина презентация новой книги. Будет много репортёров, телевидение. Если он пригласит, она придёт. Он становится модным, а ей надо бывать в тусовках, попадать в кадр. Если артист исчезает из поля зрения, о нём забывают или начинают писать гадости. На Телегина она придёт.
7
В конце мая вышла моя первая сорокинская книга "Лёд". Туда же, для полноты, вошли рассказы из цикла "Пир". Книгу ждал, её заметили, о ней заговорили. Вячеслав Курицын - критик сам по себе часто более интересный, чем те произведения, о которых он пишет, назвал "Лёд" гениальным симулятором, а Телегина "восставшим мертвецом, который теперь живее всех живых". Учитывая его оригинальную манеру писать рецензии, это можно было расценивать как высшую похвалу. Бенедикт Сорнов, критик старой школы с душой прогрессивного интеллигента, назвал "Лёд" туманной ахинеей и выразил сомнение в том, что автор сам понимает значение своих собственных строк. Впрочем, - добавлял он, опасаясь прослыть ретроградом и памятуя о "Генеральном секретаре", по поводу которого в 1986-м воспел оду к радости (полный разворот в "Правде"), - впрочем, автор мастит и несомненно талантлив и может себе позволить нечто в джойсовском стиле; то есть нечто такое, что не обязательно легко удобоваримо после первого или даже второго прочтения.
О книге заговорили, её начали покупать. Первый десятитысячный тираж разошёлся за один месяц. Пятидесятитысячная допечатка не залёживалась на складах, предполагалось, что её раскупят за лето. Модного писателя берут не потому, что его приятно читать, а для того, чтобы при случае оказаться способным поддержать разговор.
Когда в феврале-марте я всё вспомнил и перестал задавать знакомым идиотские вопросы, словно только что после амнезии, выяснилось множество полезных знакомств. Коллеги - директора издательств, с которыми я пьянствовал на дачах и презентациях, - узнали о моей долгожданной новой рукописи и стали наперебой предлагать свои издательские услуги. Я выбрал московский "Феникс", название которого показалось мне символическим для моего писательского возрождения из пепла. К тому же мы были на короткой ноге с его владельцем, Борисом Назаровым, человеком интересным и в меру эксцентричным.
Я не прогадал. В первую неделю после тиража Назаров устроил на улицах Москвы акции скинхедов по сжиганию "Льда" (сжигали списанный тираж стихов). Жгли не в пустоту, а на камеры съёмочных групп телевидения. Сотней экземпляров оригинала пришлось пожертвовать для крупных планов. Вечером того же дня сюжет обошёл новостные передачи многих российских и некоторых зарубежных телеканалов. В магазинах за моими книгами стали выстраиваться незнакомые юному поколению очереди.
В августе, к выходу "Чапаева и Пустоты" мы планировали молниеносное, в стиле гринписовских акций (возможно, их же силами), сооружение гигантского пенопластового унитаза на Красной площади и утопление в нём "Чапаева" негодующими национал-большевиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71