Мальчишка лежал среди пустых консервных жестянок, арбузных корок и прочего мусора, уткнувшись лицом в землю, заострив под майкой худые острые лопатки. Приседая, щелкал затвором фотограф. Следователь прокуратуры, маленький человек с большим "дипломатом" в руках, на одной ноте, словно молитву, негромко бубнил помощнику то, что следовало записать в протокол осмотра. Ветерок с моря доносил взрывы смеха.
- Заза Квициния, пятнадцать лет, - тихо сказал мне Епифанов. - Пропал вчера вечером, не ночевал дома, мать всполошилась.
Он кивнул Гольбе, как бы передавая дела, а мне вполголоса бросил:
- Пойдем, поговорим с ней, с соседями. Тут и без нас разберутся.
Продравшись сквозь кусты, мы выбрались на пыльный истоптанный пустырь. Оказывается, с тех пор, как мы подъехали, здесь собралась порядочная толпа - десятка полтора стариков, старух, несколько женщин, двое-трое ребятишек. Все они молча стояли в почтительном отдалении, бесстрастно разглядывая нас, как разглядывают незнакомцев сельские жители. Но мать убитого я определил сразу.
Маленькая худая женщина в черном вдовьем платье, поддерживаемая с боков двумя соседками или родственницами, стояла ближе всех к оврагу, устремив невидящий взгляд сквозь заросли, туда, где горели прожектора. Рядом неловко переминался с ноги на ногу милиционер, а невысокий полный мужчина в белой рубашке горячо ей о чем-то толковал. То ли от жары, то ли от смущения он постоянно тяжело отдувался, бухал, как паровоз, готовый к отправлению.
- Цуца - бух, бух - клянусь, не надо тебе здесь стоять! - убеждал он ее. - Потом поедешь в больницу и все сделаешь как положено. А сейчас пойдем в дом, поговорим. Ты ведь хочешь, чтобы мы нашли убийцу сына?
Постояв еще немного, женщина молча повернулась и побрела к домам на противоположном краю пустыря. Мы двинулись за ней. Мужчина в белой рубашке поотстал от нее и присоединился к нам.
- Нестор Кантария, - представил мне его Епифанов. - Заместитель начальника отделения милиции по уголовному розыску. Это его район.
- Бедная женщина, - вздохнул Кантария и покачал головой. - Три года назад мужа похоронила, теперь вот сын единственный...
Комната напоминала декорацию комнаты. Ковер на стене, сервант с хрусталем, полированный стол посредине, плюшевый мишка с бантом в углу дивана. "И мы не хуже других, - намекала обстановка, - и у нас все как у людей". Но холодно и неуютно показалось мне здесь, не было ни единой детальки, которая превращает четыре стенки в человеческое жилье. Как ни странно, единственное, что оживляло комнату, была большая фотография давно умершего человека. Квициния-старший, крупнокостный мужчина с орлиным носом, сумрачно разглядывал нас с высоты серванта.
Рассевшись кто где, мы некоторое время сидели молча. Я, например, не решался даже глаза поднять на окаменевшее лицо матери Зазы. Было что-то неприличное в том, что мы пришли сюда в такую минуту, хотя все, и она тоже, понимали, что так надо. Наверное, и это имел в виду Епифанов, когда обещал, что я увижу, какая у них работа. Расспрашивать убитую горем женщину - это вам не бандитам руки выкручивать...
Наконец Епифанов прокашлялся и начал издалека:
- Цуцунда, кем работал покойный муж?
- Крановщиком, - ответила она, поднимая глаза на фотографию. - Лицо ее вдруг размягчилось, потекло. Цуца заплакала. - Ах, Нугзар, Нугзар! Был бы ты жив сейчас!..
- Что, не справлялась с Зазой, да? - участливо спросил Кантария.
- Почему не справлялась? - удивилась она сквозь слезы. - Заза хороший мальчик, добрый. Мухи не обидит. Да ведь не в этом только дело... Пятнадцать лет парню. Так что ж, он хуже других должен быть, если отца нет? Джинсы надо? Надо! Куртку "Адидас" надо? Надо! Кроссовки - сто рублей! - надо! При Нугзаре все было, в достатке жили. - Она снова подняла на портрет залитое слезами лицо. - А я одна что могу? Купила ему кроссовки, а он их товарищу дал поносить. Через два дня вернул - не узнать. Все в царапинах, грязные. Я говорю: неси обратно. Пусть деньги возвращают. А у меня денег нет каждый день тебе новые кроссовки покупать.
- Отнес? - поинтересовался Епифанов.
- Сама отнесла! - гордо сказала маленькая женщина. - И все сто рублей до копеечки получила!
- Скажи, Цуца, были у Зазы враги? - наконец приступил к делу Кантария.
- Какие враги у парня в пятнадцать лет? - удивилась она.
- А у вашей семьи, у Нугзара?
- Нет. - Она покачала головой. - Разве вы не знаете, Серго Каличава наш родственник! А с таким родственником разве враги могут быть?
- Что-то, если мне память не изменяет, Нугзар этого родственника не слишком жаловал, а, Цуцунда? - спросил Кантария.
- Все равно, - упрямо ответила женщина. - Родственник есть родственник.
- Помогает он вам? - поинтересовался Епифанов.
- Помогает немного. Вот недавно купил Зазе магнитофон. Обещал моторку. Что он может? Сам только недавно пришел... оттуда...
- Это мы знаем, - со значением сказал Кантария и переменил тему: Ну, а друзья у Зазы были?
- Полный двор! - грустно улыбнулась Цуца. - С утра до вечера с друзьями во дворе. Приходит из школы - и туда.
- И чем они там занимались, во дворе?
- Кто их знает... - понурилась Цуца. - Иной раз идешь мимо, сидят кучкой, о чем-то разговаривают, а бывает - кричат. Подойдешь ближе замолкнут. Вроде пить не пьют, а что делают... Разве матери до того? Все на мне: дом, работа, Заза... А теперь ничего этого нет... - Она снова горько заплакала. - И ведь какой хороший мальчик был мой Заза! продолжала жалобно сквозь слезы. - Бывало, говорит мне: вот вырасту, мама, заработаю много-много денег, заживем с тобой как люди! А как он рисовал, выпиливал, какие игрушки клеил!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16