В раскрытое окно повалил сизый дым. Макульский закрыл рот, страдальчески сморщился, я выглянул во двор и увидел, что это рабочие запустили свой компрессор. Балакин бросился вниз и через минуту, в продолжение которой грохот, как сумасшедший, метался по пустым комнатам, все смолкло.Макульский обалдело потряс головой, но произнес так же спокойно и неторопливо, как протирал стекла:– Сколько вопросов, и на каждый нужны точные ответы.– Нужны, – подтвердил Комаров.– А точные я пока не могу, – ворчливо продолжал судмедэксперт. – Точные только после вскрытия. Ночью прохладно было, с утра жара несусветная, а тут все учитывать надо. Я вам сейчас отвечу не так, а вы потом скажете: стар стал Макульский, на пенсию его пора. Ладно, ладно, – замахал он рукой, увидев, что Комаров собирается возражать, – сам знаю, что пора. Значит, так. Произошло это вчера, между 18 и 20 часами. Стреляли в висок, с близкого расстояния, но выходного отверстия нет, так что пулю вы получите. Никаких других следов насилия нет. Пока все.– Ничего себе! – не удержался я. – Это что же выходит, он ее средь бела дня угрохал?Макульский взглянул на меня снизу вверх и развел руками.– Выходит так. Именно средь бела дня и именно, как вы изящно выразились, угрохал.– Это при том, что во дворе полно народу, а в этом доме резонанс, как в пустой консервной банке! – продолжал я возмущаться. – Как же никто выстрела-то не услышал?– В том-то и фокус, что резонанс, – пробурчал Северин. – Стройка: все время что-нибудь упадет, зазвенит, доска какая-то хлопнет.Но меня почему-то эта подробность страшно разозлила. Я сказал:– Нет, все-таки этот парень ба-альшой наглец!Комаров на это усмехнулся и похлопал меня по плечу:– Вот поймаешь, скажешь ему об этом в лицо. Пришел Балакин.– Константин Петрович, тут мои ребята черный ход нашли.Мы всей гурьбой двинулись за ним.– Вот, – говорил Балакин, открывая одну из дверей, за которой после куцей площадочки сразу начиналась крутая узкая лестница. – Он в другой двор, на ту сторону выводит. И собачка здесь сразу след взяла, мы чуть ноги себе не переломали. Но до выхода на улицу добежала – и все, потеряла... Мы сейчас свет сюда перенесем, все хорошенько осмотрим. А так пока больше ничего...Через час мы сидели в отделении в балакинском кабинете и обсуждали план работы.– Отработку жилого сектора начали?– Да, ребята пошли уже Участковые им помогают.– С рабочими со всеми переговорили?– Кроме одного. Прораб говорит, он заболел; К нему поехали уже. Остальные ничего не видели. Они работают-то в соседнем подъезде.– Все кафе окрестные, рестораны – это вечером. Приметы женщины у всех есть?– Раздали.– Винный?– До него два квартала.– Все равно надо поговорить с постоянными клиентами. У них с пяти до семи самая сходка. Может, видели чего.– Балакин, – сказал Комаров, – а как у тебя тут с мотелями”?– Район привокзальный, – усмехнулся Дима. – Есть маленько.– Займись лично. Вместе с Невмяновым. А Северин пускай поработает с пенсионерами во дворе. У него хорошо получается.План разрастался вглубь и вширь. Кое-какие его пункты выполнялись тут же: входили и выходили сыщики и участковые, отчитывались, получали новое задание. Начальство стало понемногу разъезжаться. Комаров сказал на прощание:– До двадцати одного я у себя. И завтра первым делом зайдите ко мне, ясно?Северин ушел к пенсионерам, а мы с Балакиным отправились проверять, как он выразился, “гостиничное хозяйство”. 3 – Вон те два, на первом этаже, справа от подъезда. – сказал Балакин.Несмотря на жару, окна были плотно закрыты и зашторены.– А он нам откроет? – спросил я с сомнением.– Нет, конечно. Притворится дохлым тараканом – и ни гугу, у него система известная: звонят в дверь – тишина, а он следит из окна в щелочку, кто выходит из подъезда. Знающий человек вернется, еще раз позвонит, если свой, заходи. Тут и бродяги могут обретаться, и деловые, и вообще всякие темные личности.– А что, прижать-то не удается?– Прижимаем потихоньку, – вздохнул Балакин. – Да все не так просто. Закон есть закон, основания нужны. У них ведь каждый раз – родственник на одну ночку остановился. Или, на крайний случай, друг детства. Но ничего, все они в конце концов попадаются на чем-нибудь. У воды быть, да не замочиться...Мы подошли к дому и остановились под самыми окнами.– Отойди-ка в сторонку, чтоб тебя видно не было, – сказал мне Балакин. – Сейчас мы его обмануть попробуем. – И пробормотав: “Любопытство сгубило кошку”, он легонько отбарабанил пальцами по стеклу, а сам прижался к стене.Целую минуту, наверное, никакой реакции не было. А потом занавеска дрогнула. Мы стояли возле самой стены, нас увидеть из окна было нельзя, а двор пустовал. Занавеска еще раз дрогнула и решительно поползла в сторону. Балакин выскочил вперед, как чертик из шкатулки.– Данилыч, я тебя видел! – закричал он радостно, будто был водилой в пряталках. – Давай открывай!За стеклом появилась физиономия хозяина, красная и недовольная.– Открывай, открывай, – приговаривал Балакин. – Хоть раз в жизни проветришь свое помещение.Шпингалет щелкнул, и Данилыч, оттолкнув створки, навалился грудью на подоконник. Я увидел, что это здоровенный мужик, косая сажень, то, что называется “будка”, только изрядно заплывшая уже жирком. Вместо левой руки у него была культя, нежная и розовая.– Чего тебе опять надо, ирод? – спросил он Балакина со страданием в голосе. Меня ему, кажется, по-прежнему не было видно. – Что ты, коршун, опять пришел больного человека, трудового инвалида терзать?– Это как следует понимать “трудового инвалида”, Иван Данилыч? – весело, не в тон ему, спросил Дима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76