– Тут на вас лучшие силы пашут, не разгибая спины.– И когда допашут? – поинтересовался я.Но Гужонкина уже кто-то куда-то отвлекал от телефона.– Приезжайте, – успел крикнуть он, – я тут начал читать – не оторвешься. Агата Кристи! – и бросил трубку.Когда мы подъехали к управлению, Северин сказал не терпящим возражений тоном:– Я – в НТО, ты – к Багдасаряну. Встречаемся у нас. Но я и не собирался возражать, хоть мне тоже не терпелось увидеть самому расшифрованную рукопись Троепольской. Часы показывали половину шестого. Вечер пятницы. Заканчивался первый из трех дней, отведенных нам на поиски пропавшей журналистки. И дело, разумеется, было не только, да и не столько в амбициях нашего начальства. Просто с каждым днем шансы найти ее живой стремительно уменьшались.Багдасарян сидел за столом у себя в небольшом запроходном кабинетике и писал. Писать – участь любого сколько-нибудь значительного руководителя в нашей системе. Чем выше начальник, тем большую гору бумаги перемалывает он ежедневно. Увидев меня, Леван с наслаждением отбросил авторучку.– Три раза тебе звонил! – воскликнул он. – Счастливый человек, в кабинете не сидишь, гуляешь на свежем воздухе!Я не стал возражать, рассказывать, как именно я гуляю, тем более, что самого Левана только недавно перевели на эту должность из старших оперов. Просто жалобы на судьбу входят в его манеру разговаривать.– Слушай, она же проститутка, знаешь? – возмущенно воскликнул он, от вступления переходя к делу.– Знаю, – успокоил я его. Но Багдасарян успокаиваться не хотел. Он тряс головой и цокал языком. Его тонкая восточная душа не могла смириться с тем, что есть женщины, которые за деньги продают самое дорогое, что у них есть.Наконец он протянул мне два скрепленных между собой листа бумаги.– Кличка у нее Шу-шу. Здесь кое-какие ее связи. Кое-какие, – подчеркнул он. – Ты ж понимаешь, дорогой человек, проститутка – не домохозяйка, ее знакомых на одном листке не уместишь. Тут только те, что по нашей части. А это такой народ... – он снова огорченно поцокал языком. – Просто так ни о чем с тобой говорить не станут.Разве только с поличным возьмешь... И то под протокол – ни-ни!Он поднялся со своего места, развернул в мою сторону, как боевое орудие, свой похожий на рулевое весло нос и оперся о поверхность стола костяшками пальцев, словно собирался произнести речь. Так и оказалось на самом деле.– Вот результат: раньше кричали – нет наркомании, нет наркоманов! Теперь взялись за алкоголь, кричат – есть наркомания, есть наркоманы! Теперь говорят: давай, Багдасарян, борись! А как бороться, не говорят. Ведь это не просто наркоманы – это ж люди-граждане. Да еще к тому же больные! Их доктора лечить должны. А что Багдасарян должен делать? Багдасарян должен так делать, чтоб этим наркоманам негде было наркотик купить! Раньше как бывало? Задержали его с поличным, спрашивают: где взял? Он говорит: на улице нашел! Ах, на улице, говорят? Очень хорошо, говорят! Получи три года, принудлечение и привет, говорят! Нет наркомании, – Леван выразительно развел руками, – есть отдельный наркоман. Эх, сколько времени упустили, потеряли!Он вдруг сник и сел на место, отдуваясь, как после жаркой схватки с невидимым врагом. Потом продолжал, неожиданно ухмыльнувшись:– Я тут имею, конечно, кое-какую информацию. Эта твоя Шу-шу наркоманочка со стажем. И вот в той компании, где она крутилась, последнее время тревожный симптом обнаружился. Сухой морфин...Я аж весь вперед подался, но Леван все с той же ухмылочкой предупреждающе поднял руку.– Погоди со стула падать, дорогой человек. Я ж потому и говорю, что ты у меня в прошлый раз морфином интересовался. Значит, так, – Багдасарян поудобней устроился на стуле и завел глаза к потолку, – задержали мы три дня назад одного ягненочка... – Но тут же он сам себя поправил, досадливо щелкнув пальцами: – Э, в том-то и дело, что задержали, да не мы. Участковый, понимаешь, бдительность проявил: тот у него на территории квартиру без прописки снимал. Пришел с проверкой документов, а ягненочек-то под кайфом! Ну, туда-сюда, дальше сам понимаешь. Нашли при нем пакетик – десять граммов сухого морфина. Отправили мы этот морфин на экспертизу, и вот только сегодня получили ответ...– Леван порылся среди бумаг у себя на столе, вытащил несколько листочков. Еще раз просмотрел их, словно боялся ошибиться, и сообщил:– Похоже, этот морфин не промышленного производства.Я слушал, напряженно прикидывая, чем это может быть полезно нам. Предположим, те крошки из плаща Троепольской и то, что мы нашли в квартире Салиной, – того же, так сказать, самогонного происхождения. Это всего лишь гипотеза, это еще экспертиза должна установить, но предположим. Что это нам дает?– Леванчик, нельзя поподробней про ягненочка? – попросил я.Багдасарян тяжко вздохнул.– Можно... Крол Леонид Федорович, двадцать семь годков молодцу. Нигде не работает. То есть где-то он там числится, но это, сам понимаешь, фикция. Колоться начал лет с двадцати. Сейчас, по-моему, уже полуфабрикат для крематория. Дважды принудительно лечился. В перерывах спекулирует чем придется, в основном по мелочи. Только чтобы хватало на кайф. Семьи нет. Отец умер, мать жива, вся седая от него. В общем, светлая личность...– Ну а как он мог быть связан с Шу-шу? Леван выдвинул ящик стола, вытащил потрепанную записную книжку.– Это его. Смотри, открываем на букву Ш. Видишь цифры?Цифр было девять, они располагались в три строчки, между строчками стояли знаки “плюс”, внизу был подведен итог. Я не видел в этой арифметике никакой прямой связи с Салиной.Багдасарян ухмыльнулся.– На итог не смотри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76