ругают, хвалят, возмущаются или благодарят. Кроме редких случаев ответа они не требуют, часто даже бывают без обратного адреса. Но их-то я всегда читаю особо внимательно, потому что там попадаются очень интересные “аналогичные случаи”, благодаря которым я написал несколько острых материалов.Письма разложились на две аккуратные стопки. Посередине не осталось ничего. Ни одного письма, которое, как говорится, “позвало бы в дорогу”.Я пошел и доложил об этом Завражному. Он поднял глаза от стола с бумагами и секунду-другую смотрел, явно не понимая, чего мне надо.– Ищи, – сказал он. – Думай. Время пока есть.И снова углубился в бумаги. 6 Ровно в час я остановился напротив знаменитого здания, многократно описанного в детективах. Сухов вышел из проходной не один, а с товарищем, долговязым парнем в клетчатой кепке. Я подумал, что если это тоже сотрудник уголовного розыска, то он совсем себя не бережет: мало того, что виден за версту, так еще и кепочку завел, как у Олега Попова. Сухов сел впереди, а кепчатый, изломавшись, как складной метр, на заднее сиденье. Сухов называл его Вадиком.– Кепка не мешает? – спросил Вадик, имея в виду задний обзор.– Мне нет, – ответил я.На этом обмен любезностями закончился. Мы поехали. По дороге я сказал Сухову о мальчишках и спросил, что он думает по их поводу.– Проверяется, – ответил Сухов как-то уж совсем неопределенно, и я понял, что меня поставили на место. Дескать, мой номер восемнадцатый, нужно будет, меня позовут.У кригеровского дома он через плечо сказал Вадику:– Ты давай в жэк за управдомом, или кто там у них. И пусть понятых захватит. А мы пока поднимемся наверх, разведаем обстановочку.В полумраке подъезда (в полумрачности, сказал бы я теперь) ничто не напоминало о вчерашней трагедии. Только на дверях первого лифта появилась теперь лаконичная табличка: “Ремонт”.Зато второй стоял на первом этаже. Сухов ткнул кнопку. Двери разъехались, но Сухов остался на месте. Подождав в недоумении, двери стали съезжаться, но тут Сухов сунул между ними ногу.– А? – спросил он меня, и я согласно кивнул.– Ну, тогда поехали, – сказал он.В этих многоэтажных человеческих поселениях жизнь располагается симметрично по обе стороны от двух важнейших артерий: шахты лифта и шахты мусоропровода. Два коридора по четыре квартиры в каждом, и никто не обижен чрезмерным удалением от метрополии.– Какая, говоришь, у старика квартира? – спросил Сухов, разглядывая наши невнятные изображения в матовом стекле коридорной двери.– 125-я, – ответил я, не сомневаясь ни на миг, что Сухов сам прекрасно знает какая.Одно изображение подняло руку. Сухов нажал на кнопку под номером 125.Резкий дребезжащий звон запрыгал в мутном Зазеркалье. И почти сразу, будто неизвестный только того и ждал, послышался звук открываемой двери. В коридор выпала полоска света, прошелестели легкие шаги и замерли по другую сторону стекла.– Вы к кому? – спросил робкий женский голос.– Мы, гражданочка, из милиции, – солидно ответил Сухов. Осмыслив эту информацию, язычок замка удовлетворенно цокнул.– Здравствуйте, – сказал Сухов, просовывая в образовавшуюся щель руку с удостоверением.– Ой, заходите, заходите, – запричитала женщина и сразу повернулась к нам спиной. как будто утратив всякий интерес. – Вот ведь дела у нас, дела...Я с облегчением увидел, что свет исходит из квартиры № 128, прямо напротив кригеровской. Мы с Суховым следовали за женщиной по пятам и как-то так всей компанией прошли в открытую дверь, хотя никто нас гуда не приглашал. В прихожей женщина наконец повернулась, дав себя разглядеть. Разглядывать, собственно, было нечего: вся она походила на маленькую серую мышку с худой невыразительной мордочкой, на которой выделялись только глазки, юркие, острые, горящие совсем не мышиным огнем.– Кругляк Анна Тимофеевна? – спросил Сухов, демонстрируя отличную осведомленность.– Так точно, – неожиданно по-военному ответила мышка. Тут в прихожую открылись еще две двери, и появились: толстый дядька в штанах армейского образца, в майке, перекрещенной подтяжками, как пулеметными лентами, и толстый школьник, не успевший еще снять пионерский галстук. В нем я сразу признал одного из вчерашних мальчишек.– Кругляк Дмитрий Михайлович? – спросил Сухов, продолжая поражать эрудицией. – А это, вероятно, Кругляк Михаил?Оба кивнули. Но Сухов уже оставил их.– Вы что же, Анна Тимофеевна, всегда выходите, когда звонят в соседние квартиры?Та, кажется, слегка потерялась. Забормотала:– Так ведь... Известно же... Я думаю, кто?.. Звонок у них очень громкий? – Она нащупала почву под ногами. – Супруга-покойница у них глуховата была – вот и приспособили!– А вчера, – спросил Сухов, – в это же время вы были дома?– Была.– И никто к вашему соседу в дверь не звонил?– Никак нет!– Это точно? – настойчиво спросил Сухов.– Ну я-то, слава Богу, не глухая! – обиделась она. Я толкнул легонько Сухова в бок, показывая глазами на ее сына. Он сразу все понял.– А теперь, молодой человек, – сказал Сухов, обращаясь к Кругляку-младшему, которого, как, впрочем, и старшего, вполне можно было бы называть “кругляком” с маленькой буквы, – нам необходимо побеседовать с вами.Буквально через пять минут мы знали все. Они с Димкой Корякиным сразу после уроков побежали сюда, к Круглякам, потому что он. Мишка, поймал во дворе редкого жука-дровосека и завернул его в бумажку, а он там все время шуршал, и они боялись, что сбежит, а им хотелось поскорее добавить его к Мишкиной коллекции, то есть добавить хотелось Мишке, а Корякину хотелось посмотреть, как жука будут пришпиливать булавкой к доске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58